Если принять за данность, что искусство -- это поиск нового знания о жизни человека, то проходящих по этому ведомству спектаклей на фестивале «Новая драма» не так уж много. К счастью, «Новая драма» всегда предлагает публике помимо спектаклей еще и спецпрограмму -- читки новых пьес, демонстрацию фильмов (в основном документальных), дискуссии, во время которых создается атмосфера, куда более близкая к задачам, сформулированным оргкомитетом фестиваля, чем на вечерних представлениях. Каждый день этих штудий посвящен какой-нибудь одной теме -- только войне отдано целых два дня.

Про войну в этом году писали, снимали и ставили больше обычного из-за юбилея. Но для «Новой драмы» война локализована сегодняшним днем, Чечней. Выяснилось, что практически ни в одном из произведений, представленных во время нынешних дебатов в Центре Мейерхольда, война впрямую не показана. О войне рассказывают, ее обсуждают, ее следствия становятся темой для разного рода рефлексий, но самой войны на сцене, на пленке, на бумаге -- нет.

Есть два основных аспекта этой темы, которые предпочитают нынешние авторы. Первый -- война как работа. Второй -- война как мифологема.

В первом случае пространство войны существует совершенно отдельно от пространства мирной жизни (на их взаимопроникновении строится один из лучших фильмов -- участников спецпрограммы, «Мирная жизнь» Павла Костомарова и Антуана Каттина). Интересно, что реальные военные -- будь то герой пьесы «Мозаика» Ольги Дарфи или фильма «Отпуск по ранению» Ольги Гуданец, -- задумываясь о своей работе, рассказывая подробно и откровенно о снаряжении, правилах поведения, отношении к противнику, ни разу не заговаривают о сути конфликта, о том, зачем и ради чего ведется война, в которой они участвуют.

Виртуальные герои спектакля «Сентябрь.doc» только об этом и говорят, хотя сами находятся в удалении от пространства войны. Поставил и придумал этот спектакль Михаил Угаров, сочинивший пьесу на основе интернет-форумов, где участники обсуждали события в Беслане в период с 3 по 10 сентября 2004 года. То есть пока впечатления от трагедии были совсем свежими. Кто именно скрывается за компьютерными псевдонимами, мы не знаем. Мы даже не можем быть уверены, что они те самые люди, за которых себя выдают. То есть это в чистом виде война идеологий -- каждый осмысливает происходящее как сам его понимает и высказывает свое отношение, не обременяя себя ни политкорректностью, ни требованиями приличия. Среди голосов -- и ярые сторонники джихада, и простодушные мусульманские девушки, обсуждающие, стоит ли носить хиджаб, и русские экстремисты, требующие «мочить» всех кавказцев, а заодно негров с евреями, и обыватели, которых больше всего беспокоит собственная безопасность, и осетины, мечтающие о мести, и другие осетины, взывающие к рассудку...

У этого, на мой взгляд, самого сильного спектакля программы «Новой драмы» нет «авторского взгляда» (именно из-за его отсутствия чиновники московского правительства отказались от финансовой поддержки «Театра doc» в целом). И это лучше всего, потому что очевидно: у общества в целом нет никакого «единого мнения» и ясного понимания. Никто на самом деле не знает, что с этим делать и как к этому относиться. И каждый сам ищет ответ на вопрос: что такое эта война, зачем она идет, кому нужно, чтобы она продолжалась. Честность позиции не в том, чтобы сказать «правду о войне», а в том, чтобы дать себе отчет в том, что мы реально ее не знаем, как не знаем, как мы сами должны понимать ее смысл и значение в нашей жизни.

Лозунг фестиваля «Ищи героя» предполагает, что у сегодняшней жизни есть некий вектор, направление пути, которое можно отследить и зафиксировать -- нужно только приложить усилие. Практика художественной рефлексии на одну из самых острых и актуальных тем нынешнего дня доказывает, что главным и отличительным качеством новейшей реальности остается полное отсутствие понятия цели, единых критериев и общественного консенсуса по этому поводу.

Интересно, что другая, не менее важная тема, сформулированная в программе довольно топорно -- «Интим. Предлагать или не предлагать?», вообще не представила никакого внятного художественного решения. Если о войне мы, как оказалось, готовы хотя бы разговаривать, то о сексе мы ничего сказать не можем. И по отсутствию языка, и по не готовности осмысливать «проклятый вопрос». Говорит ли это о недостаточной одаренности авторов? Нет, не думаю, скорее это свидетельство того, что мы живем в ускользающей, не простроенной действительности, для описания которой просто невозможно удовлетвориться авторским, то есть субъективным, взглядом.