Преподаватель режиссуры в Институте телевидения и радио Рауф Мамедов инсценирует Священное Писание, выбирая исполнителями обиженных Богом людей, больных синдромом Дауна. Это большое испытание для совести и души: грань между сочувствием и цинизмом тонка. Рауфа спасает история искусства.

Немаловажно то, что в своей христианской трилогии Рауф обращается к стилистике нидерландского и итальянского искусства XVII века. Первая часть -- «Игры на подоконниках» -- сюита на тему vanitas, «суеты сует». Пускание мыльных пузырей, деревенский шарлатан, фокусник... Актеры Мамедова преподносят себя в образе голландских крестьян и бюргеров с полотен Адриана ван Остаде, Давида Тенирса, Адриана Броувера. Вторая часть -- «Тайная вечеря». Лицедеи Рауфа преображены в апостолов и Мессию с картин школы Караваджо. Завершает трилогию «Пьета». На хирургическом столе под медицинской лампой запеленутый усопший, а по бокам у стола группы со скорбящими «апостолами», «Марией Магдалиной», а также докторами и воинами, делящими одежды. Как и все композиции трилогии, «Пьета» -- это пятичастный полиптих. И каждая створка с фотоинсценировкой -- совершенно выстроенная пластическая композиция, тактильно-объемный рельеф. Серебряное сияние мамедовской «Пьеты» тревожит ассоциации с венецианской живописью барокко.

В замечательно мудрой статье -- представлении проекта доктора богословских наук отца Стефано Каприо написано о том, что «нормальные» люди вместо даунов обрекли бы трилогию на неудачу. «В даунах видна настоящая природа человека (раненая, но радостная), получается некое торжество человеческого лица». О. Стефано Каприо полагает, что «тайна жизни» передается в лицах даунов более участливо, чем в обычных, примелькавшихся в суетном потоке лицах. Для проявления «раненой, но радостной» природы лиц своих актеров Мамедову важно было идентифицировать с эпохой барокко не только метод фотоинсценировки, но, полагаю, и собственное отношение к миру. Ведь именно в семнадцатом веке об «отклоняющихся примерах» задумались в контексте максимально интенсивного, деятельного, страстного, пассионарного постижения законов Вселенной. Виновник тому -- лорд-канцлер английского короля Якова I Фрэнсис Бэкон. Его «Новый Органон» (1620) -- новый каталог мироздания, собранный на основе опыта и эксперимента. Одна из глав «Органона» -- «Отклоняющиеся примеры», которые необходимо знать потому, что они «восстанавливают разум против навыков и вскрывают общие формы». Они предостерегают разум против самодовольства, спеси и гордыни. И к тому же разнообразят именно искусство. То есть «отклоняющиеся примеры» отныне стоят на страже цельности, целостности мира. И люди с отклонениями в развитии многими, художниками в частности, стали восприниматься медиумами тех плотных бытийственных слоев, в которых духовная, даже нравственная субстанция жизни явлена во всем своем беспощадном откровении. Посмотрите «карликов» Веласкеса, и вы поймете, о чем я.

Рауф Мамедов смог наследовать титанам барокко. Для этого в отношении с актерами выбрал роль не учителя, а ученика. Смирился и доверился им полностью. И они все сделали сами. Рассказывает художник: «С такими людьми ведь очень трудно наладить контакт. Стоит показать, что ты брезгуешь, все -- контакт пропал. Единственный выход -- отказаться от самого себя и быть таким же человеком, как они. Это очень сложный момент. Однажды я переодевал дауна. Я снял с него носки, и вдруг перхоть с его ног посыпалась как снег (у даунов часто бывают проблемы с кожей). Если бы я дал ему почувствовать, что стесняюсь или брезгую, он бы сразу же закрылся. Не то чтобы он сделался агрессивным, нет. Он бы просто почувствовал, что я вне его системы, что я ему не нравлюсь, и остался бы равнодушным. Поскольку их чувства обнажены так же, как их разум, между нами двумя должно быть абсолютное доверие». И далее: «В то же время я испытываю и некоторое чувство вины. Мне кажется, что раз погрузившись в мир этих людей, я в некотором смысле остался в нем навсегда. И теперь мне неловко оттого, что я Их выставляю на всеобщее обсуждение, что кто-то злословит на эту тему, а кто-то говорит: "Вот какой молодец, такую жилу нашел". Это самое больное и уязвимое место в моей работе. И это грустный момент тоже. А что делать, я не знаю. Честно, не знаю...».

P.S. В переводе с итальянского «Пьета» означает «сострадание».