С относительно недавних пор у столичных актуальных художников появились серьезные конкуренты «из области». Впрочем, не из Московской, а Калужской, что тоже не очень далеко.

Короче, так. В двухстах километрах от Москвы, на территории национального парка «Угра», на берегу соответствующей реки, находится деревня Никола Ленивец, неожиданно превратившаяся в форпост современного искусства, которому вдохновенно служат обычные калужские крестьяне. Из привычного им природного материала -- сена, дров, березовой лозы, орешника и даже снега -- они мастерят... да что там мастерят! -- созидают причудливые, эффектные и, главное, масштабные сооружения на открытом воздухе. И размахи деревенского строительства поражают даже горожанина, привыкшего к дорогим и громоздким инсталляциям современных художников.

А то, что произведения Николаленивецкого сообщества -- это именно современное искусство, а не народные промыслы, понятно сразу, поскольку эти самодельные и диковатые объекты вступают в постмодернистский ироничный диалог с классическими образцами высокой архитектурной культуры. Будь то месопотамский зиккурат, римский акведук, александрийский маяк, средневековый замок, ажурная конструкция Эйфеля или ампирная колонна дорического ордера. Только ремейки канонических шедевров выглядят так, как будто калужские строители знакомились с прототипами по плохим репродукциям, однако впали в творческий экстаз и начали самозабвенно вторить хрестоматийным постройкам, не думая о материале, масштабе и гармонии форм. От души и с истинно русским отчаянием. В итоге получились вещи феноменальные. Девятиметровая башня-зиккурат, для изготовления которой потребовалось 30 тонн сена. Десятиметровая крепость-куб из 120 кубометров дров. 27-метровая эйфелевско-шуховская башня из березовой лозы...

Вдобавок художники из Николы Ленивца -- люди мобильные и «выездные»: они принимали участие в ярмарках «Арт-Москва» и «Арт-Манеж», в фестивале «ARTКлязьма», сплели свою версию космодрома Байконур во дворе Третьяковской галереи для выставки «Сообщники» в рамках Московской биеннале современного искусства, что откроется в январе. В планах -- ретроспектива в Русском музее.

Но появление уникальной деревенской общины, исправно создающей contemporary art и постепенно встраивающейся в означенные структуры и иерархии, было бы все-таки невозможным без участия «московского гостя». Превращение жителей Николы Ленивца и окрестностей (большая часть участников проекта проживает в соседних Звизжах) в художников происходит под руководством Николая Полисского, самоотверженно устраивающего из обычной деревни настоящую артколонию. Только за счет местных человеческих сил, а не приезжающих на пленэр столичных коллег -- в этом отличие Николы Ленивца от прочих художнических поселений за чертой большого города.

Полисский купил участок земли на холме над Угрой в 1989 году -- деревню с пустующими территориями отыскал армейский друг, архитектор и дизайнер Василий Щетинин, поселившийся тут же. Художник построил дом и стал прилежно ходить на этюды, живописуя реку в разное время суток что твой Клод Моне. Но за десять лет, совпавших с окончательным утверждением в столице «актуального» художественного сообщества, Полисский в живописи разуверился -- наскучило ему бродить с мольбертом по калужским оврагам. И от живописного мимесиса -- копирования природы -- он перешел к демиургическому вбуравливанию в окружающее пространство посредством объектов и инсталляций на свежем воздухе (недаром Полисского искусствоведы называют «главным русским «ленд-артистом», что формально неправильно, но верно по сути). Так в 2000 году родился проект «Снеговики», осуществленный вместе с братком-митьком Константином Батынковым и артменеджером Сергеем Лобановым: двести двадцать штук снеговиков, спускающихся к берегам замершей подо льдом Угры.

Снеговиков -- за символическое вознаграждение -- катала местная молодежь, причем за долгим процессом москвичи следили главным образом из города по телефону. И тогда-то стало ясно, что николаленивецкие ребята вполне самостоятельны с точки зрения искусства -- с фантазией и «креативными способностями» у них все в порядке. После чего проект Полисского по воздвижению объектов, вписанных в ландшафт, из формально-пластического превратился в социальный. Полисский почувствовал, что пришел дать Николе Ленивцу и Звизжам художественную волю. Так в Калужской области забрезжил призрак нового демократического искусства.

Демократического, потому что постепенно из наемной рабочей силы жители деревни стали полноценными соавторами художника, помогая ему не только в возведении конструкций, но и в их придумывании. И в составлении списка участников каждого проекта в Николе Ленивце пользуются простым алфавитным порядком -- так, что Полисский оказывается где-то в середине перечисления пяти десятков фамилий. Сам видел, как страшно обижаются члены николаленивецкого «кооператива», когда заезжие журналисты называют их «крестьянами» и спрашивают: «Ну и как вы, крестьяне, относитесь к современному искусству?» Ребята отвечают с плохо скрываемой злостью: «Мы не крестьяне, мы художники. И мы не относимся к искусству, мы его делаем!» Делают, кстати, удивительно быстро, легко и... иронично: за десять минут -- в качестве разрядки -- во время монтажа «Байконура» во дворе Третьяковки слепили из снега писсуар -- посвящение Дюшану.

И они в самом деле знают про Дюшана с реди-мейдами и Малевича с «Черным квадратом». Зато на вернисаже Татьяны Назаренко в ГТГ, куда их затащил Полисский, ходили явно со скучающими минами. И все, что им понравилось, -- это выпиленные из фанеры назаренковские фигуры-обманки серии «Переход». Действительно, самое продвинутое, что есть в творчестве членкора Академии художеств. А на выставке номинантов премии в области современного искусства «Черный квадрат» в ЦДХ лучшими николаленивецким художникам показались видеофильмы Вячеслава Мизина и Александра Шабурова -- фаворитов столичной арттусовки. Так что со вкусом и интуицией в Николе Ленивце проблем нет.

С точки же зрения законов современного искусства проект Полисского, который с чистой совестью можно счесть удавшимся, интересен не доморощенными зиккуратами и храмами, похожими на мокрые стога, -- не результатом, а самим процессом. Знатоки contemporary art, насмотревшись перформансов и хеппенингов, знают, что эфемерное современное искусство может иногда существовать только здесь и сейчас, в данную конкретную минуту. И работа над очередным объектом профессионального художника на равных и вместе с крестьянами-самоучками (назовем их все-таки крестьянами) гораздо важнее объекта как такового, несмотря на его эффектность и габариты. Искусством является совершившийся акт коммуникации, невозможный с точки зрения здравого смысла и городского жителя, сноба и эстета. В этом смысле творчество николаленивецкой команды можно назвать семиотическим, как ни по-старомодному это звучит.

Но вот только сами члены калужского коммьюнити -- не знаки, а реальные люди, не всегда легкие в общении. «Знаки и структуры не выходят на баррикады», -- шутил в левацком 1968-м Мишель Фуко, полемизируя с правоверными структуралистами. Знаки не строят зиккуратов из сена -- добавим мы.