«Битву жизни», одну из рождественских повестей Диккенса -- по-моему, не самую удачную, ведь в ней нет ни традиционного диккенсовского юмора, ни увлекающих приключений, ни даже запоминающихся характеров, -- на первый взгляд вообще непонятно зачем ставить. Правда, по этой повести был сделан один из самых ярких спектаклей Третьей, Вахтанговской, студии МХТ: в 1924 году его по предложению Немировича-Данченко перенесли на сцену Художественного театра, именно в нем заявило о себе второе поколение мхатовцев: Ангелина Степанова, Алексей Грибов, Михаил Яншин, Вера Марецкая, и десять лет «Битва» продержалась в репертуаре, неизменно пользуясь успехом у публики.

Оглядывался ли на эту предысторию Сергей Женовач, выбирая материал для нового спектакля, я не знаю, но в общий контекст она вполне вписывается -- тем более что спектаклю предстояло стать первой премьерой на новой сцене, специально построенной для Студии театрального искусства.

Об этой сцене разговоры шли давно -- говорили, что некий меценат, чье имя никогда не называется, строит для студии здание. На бывшей фабрике Алексеевых (настоящая фамилия Станиславского), что в Алексеевской слободе на Таганке, на улице, которая прежде носила название Малая Алексеевская, потом Малая Коммунистическая, а теперь называется улицей Станиславского. И вот в марте студия наконец начала играть в собственном помещении, а на первую премьеру приглашали как на новоселье. Счастливый Женовач показывал гостям здание: и белое фойе, и серое, и черный зрительный зал, и малый зал, и недоступный публике, но очень красивый кабинет, где стоят старинный письменный стол, диван, книжный шкаф, висят старые афиши и где Женовач чувствует себя по-настоящему дома.

Это обретение дома для студии после трехлетнего ожидания само по себе счастье. Но еще большее счастье заключается в том, что студийцы получили едва ли не самое красивое на свете театральное здание. Внешний вид придумал Александр Боровский, сегодня главный художник и этого молодого театра (вместе с МХТ и «Табакеркой»). Несмотря на то что старая Таганка, хотя и была районом нового перспективного купечества, модерном не богата, Боровский решил, что для бывшей собственности основателя Художественного театра этот стиль самый близкий. Поэтому краснокирпичное здание снаружи чуть ажурно -- за счет оконных переплетов, а внутри дубовый пол, беленый кирпич и совсем немного аутентичной мебели эпохи модерн -- из самых скромных образцов, где фактура дерева подчеркивается плавностью волны, изгибом орнамента. Всем можно любоваться по отдельности -- дверными ручками, выключателями, да хоть проводкой, и все безукоризненно. И при этом удобно и публике, и артистам. Сделано с любовью, вкусом и заботой. А ведь есть еще внутренний двор с лакированным деревянным помостом, где среди молодых берез скоро будут стоять столики для чаепитий, а рядом откроется музей Станиславского, экспозицию которого сейчас разрабатывают англичане, и еще ресторан, и еще вишневый сад...

Как тут не поверить в счастливые рождественские сказки? Но не завидуйте -- это заслуженная награда: тем, кто не только много и кропотливо работает, не только старается и не воздает злом за зло, но еще и неизменно верит в добро, в его необоримую силу, и в то, что в мире есть много любящих сердец. Вот им в какой-то момент и открывается выстроенный на сцене пряничный домик, в котором так хорошо и весело горит камин и где так дружелюбно и ярко блестят глаза и щеки и с таким хрустом надкусывают сочные яблоки... Надо только верить, искренне и простодушно, а ведь это далеко не у всех получается.

Так что загадка выбора повести «Битва жизни», где речь идет о том, что у человечества модно считать мир лукавым и не заслуживающим серьезного отношения фарсом, что историческая память хранит великие сражения, в которых воюющие заливают багровой кровью траву, воду и полевые цветы, но тем не менее в обыденной жизни разыгрываются свои невидимые глазу битвы, и победу в них одерживают жертвенность и любовь, и это не напрасные жертвы, потому что людские сердца отзывчивы, и неустанное следование добру вполне способно привести к общей гармонии, -- в общем, выбор этот перестает казаться загадкой, а кажется естественным выражением собственного опыта режиссера.

Впрочем, не все так просто, и Женовач все-таки не сахар-медович. Взяв повесть и начав репетиции, режиссер быстро почувствовал, что впрямую эти реплики сегодня произносить нельзя, а история про то, как одна сестра взяла и пожертвовала своим счастьем ради счастья другой и не только не стала от этого несчастной, но почерпнула душевные силы для постоянного служения ближним, и от этого сама стала по-настоящему счастливой... -- воля ваша, но тут кто угодно потупит глаза в замешательстве, хотя все, конечно, очень мило... Так что артисты СТИ столкнулись с тем, что играть это нельзя. Они и не стали. Говорили же критики, что Женовач не столько разыгрывает классические тексты, сколько неспешно их читает. Вот они и устроили чтение по ролям, как будто впервые сталкиваясь с содержанием: посмотрите, этот герой, оказывается, умер, да-да, увы. И актер, который читал роль этого персонажа, покидает сцену под сочувственные взгляды товарищей: ах ты незадача какая... Иногда риторика Диккенса кажется молодым актерам уж слишком витиеватой, и они слегка пожимают плечами, иногда увлекаются и почти становятся своими героями... Отбивая ритм дружным перелистыванием страниц, они движутся от сцены к сцене, а камин пылает, и на каминной полке горят свечи, и три музыканта играют старинные английские мелодии, и вот финал. Все собираются, как на старом семейном фото, все рядом, все вместе, это одна семья, соединенная общим для всех чувством. И все будет хорошо. Точнее, должно быть хорошо.

Конечно, в театре все не так справедливо, как хотелось бы. Роли неравноценны, и так уж вышло, что лучшая, самая вкусная, самая сочная роль досталась Марии Шашловой, исполнившей партию Клеменси, нелепой, преданной, доброй и бережливой служанки -- она и у Диккенса самая запоминающаяся, и в спектакле затмевает главных действующих лиц: и нежную красавицу Мэрьон (студентка третьего курса Мария Курденевич), и уж совсем служебную Грейс (тоже студентка, Екатерина Половцева), которой почти не достается ударных сцен. Комедийные персонажи, как всегда, выходят на первый план и в мужских ролях, где явно лидируют мистер Сничи (Григорий Служитель), мистер Крегс (Сергей Аброскин) и Бенжамен Бриттен (Александр Обласов). Раз уж молодые актеры слегка стесняются сентиментальности, наивности и -- будем честны -- прямолинейности истории, то, понятно, ирония удается им лучше.

Но в этом спектакле актерские работы, очевидно, не главное, потому что все его участники в основном заняты тем, что создают и сберегают атмосферу дружелюбия и непринужденного добродушия, дух товарищества и даже семейственности, и это получается у них столь искренне, столь обаятельно, что легко побеждает современный привычный скептицизм.

И в итоге главное для Диккенса -- а главное, в нем, конечно, это вовсе не умение создать смешных персонажей -- остается прочитанным. И, как кажется, услышанным публикой, которая расходится с умягченным сердцем, просидев вечерок у камина в уютном доме, где радушные хозяева постарались сделать все для того, чтобы гостям было хорошо и приятно.