Малый театр, оплот публики консервативной и простодушной, похоже, очень тесно подружился «домами» с миланским театром «Пикколо» и лучше выдумать не мог. Только в октябре на большие гастроли в Малый приезжал великий и вечный стрелеровский «Слуга двух господ», а в декабре из Милана уже привезли «Дачную трилогию» того же Гольдони. Разве что эту постановку «Пикколо» осуществил вместе с театром «Унити», создатель которого Тони Сервилло и был в ней режиссером.

Критики, писавшие о «Дачной трилогии», как один вспоминали о Джорджо Стрелере. Говорили о его чистых, почти пустых пространствах, которые в своей постановке использовал и Сервилло. Рассказывали, что три маленькие одноактовки Гольдони, объединенные общими персонажами -- "Дачную лихорадку", "Дачные приключения" и "Возвращение с дачи", -- сложить в один спектакль первым придумал еще Стрелер, только та его постановка шла больше пяти часов, а нынешнюю Сервилло утрамбовал в три с половиной. Кто-то сетовал, что, мол, «таперича не то, что давеча» и уж, конечно, будь жив Стрелер, все было бы волшебнее, пронзительнее и печальнее, а у Сервилло, как говаривал гоголевский герой из пьесы «Женитьба», как у женщины без французского языка «у ней и то, и это... -- все уж будет не то». Тем не менее смотрелся спектакль «Пикколо» на сцене Малого театра прекрасно.

В России режиссера Сервилло не знают, но в Италии, видимо, он постановщик известный (главным образом оперный), и на гастрольные спектакли в бархатный зал Малого собралась, предвкушая счастье, вся итальянская диаспора Москвы плюс многочисленные итальянисты и студенты. Спектакль понесся с места в карьер. На фоне светлых стен, будто бы покрытых потрескавшейся венецианской штукатуркой, носились герои в модных белых рубашках с жабо и прелестные героини в декольтированных платьях молочных оттенков; все они тарахтели, как из пулемета, о том, что пора уезжать на дачу и что денег нет, но нельзя ударить в грязь лицом перед соседями. Леонардо гол как сокол, но готов обещать кредиторам золотые горы, только бы блеснуть перед возлюбленной Джачинтой, а сестра его Виктория и думать не хочет ехать на дачу без платья новомодного фасона «марьяж». Умница Джачинта вертит любящим папашей, как хочет, и легко усмиряет ревнивого кавалера, недовольного, что будущий тесть пригласил на дачу опасного соперника -- красавца Гульельмо. Все несется вскачь, все легко и весело, актеры и не думают «зазерняться», а скользят по поверхности сюжета, демонстрируя такой высокий класс владения скороговоркой, что даже понимающие итальянский могут запыхаться, следя за их словесным пинг-понгом.

Ко второму действию скорость притормаживает: сцена залита жарким солнцем, в долгих разговорах героев -- дачная лень и нега, и режиссер спектакля в роли старого волокиты, шута и прихлебателя Фердинандо переносит сплетни и всех веселит своим насмешливым цинизмом. В сельском воздухе, как и положено, пять пудов любви: умница Джачинта, обещанная шалопаю Леонардо, страстно влюбилась в Гульельмо, тот тоже ходит, бросая на нее жаркие взоры, подозревающий Леонардо между тем изнемогает от ревности, а сестра его уже тоже влюблена в рокового Гульельмо, считая его свободным. Тут же старая богачка-тетушка обмирает по болтуну Фердинандо, а племянница соседки вовсю крутит с дурнем -- докторским сыном. В общем, классический «месяц в деревне», Тургенев пополам с усадебным Чеховым, и зал замирает, предвкушая, как счастливо развяжутся все эти любовные узлы.

Актеры в «Пикколо» отличные, они идеально держат форму, и если где-то темп спадает, и спектакль немного буксует, то лишь оттого, что режиссер не рискнул побольше сократить классика. Публика, сначала настроившаяся на комедию о нравах, легко переключилась на любовный сюжет и трепеща следит за красоткой Джачинтой, а та уже мечется с глазами, полными слез, и, как всякая гордая девушка, отказывается от любви, выбирая долг. Зал, услышав, как она сама при всех приказывает любимому Гульельмо жениться на Виктории, издает хоровой стон ужаса и весь второй антракт трясется, напряженно обсуждая, как же они все выкрутятся. «Дом» Стрелера знаменит тем самым, исчезающим уже типом «общедоступных» спектаклей, что понятны и любимы всякой, даже самой наивной публикой и одновременно радуют ценителей тонким вкусом и чистотой отделки.

Но к третьему действию сюжет становится драматичным не на шутку, освещение сцены, пройдя через светлое утро и томный день, становится печально-сумеречным, ни один драматический узел не развязывается так, как об этом мечталось, Джачинта ради того, чтобы сохранить лицо и верность слову, идет до конца, и главные герои получают в супруги нелюбимых. Отзывчивые московские зрители хлопают долго, но горестно. В гардеробе студентки-итальянистки, забывая о высоких материях, сердито хлюпают носами: «Зачем она это сделала? Как она могла, так нельзя!». Бабушки-гардеробщицы сочувственно кивают. Наверное, именно такую реакцию они мечтают видеть каждый день у зрителей своего, Малого театра.