В пятницу во Владикавказе полномочный представитель президента России в Южном округе Дмитрий Козак снова обсуждал с президентом Ингушетии Муратом Зязиковым и главой Северной Осетии Таймуразом Мамсуровым урегулирование осетино-ингушского конфликта. Срок «окончательного решения», установленный ноябрьским 2003 года поручением Владимира Путина, истекает через девять месяцев. За это время региональные и федеральные чиновники должны обеспечить гражданам, покинувшим Пригородный район Северной Осетии в результате вооруженного конфликта осенью 1992 года, возможность вернуться домой или хотя бы покинуть ветхие городки из строительных времянок, простоявшие под снегами, дождями и палящим солнцем больше 13 лет. И сделать так, «чтобы впредь не было никакого упоминания об осетино-ингушском конфликте, чтобы это словосочетание мы больше не употребляли», добавляет Мурат Зязиков. Представители власти предъявили полпреду множество оптимистических цифр, которые позволяют надеяться, что президентское поручение будет выполнено вовремя. Но на месте все пока выглядит в полном соответствии с законом жанра, требующим прежде всего убрать с глаз долой самые явные проявления конфликта: ведь пока они остаются в поле зрения, победные реляции лишены смысла. «Урегулирование» в разгаре: в самом большом лагере «пригородных» беженцев -- у селения Майское -- подъемные краны грузят вагончики на «КамАЗы», которые перевозят их на другую окраину того же селения. Вслед за полпредом президента на осетино-ингушской административной границе побывал корреспондент «Времени новостей» Иван СУХОВ.

"Новое" испытание

Столица Северной Осетии -- Владикавказ, столица Ингушетии -- Магас. А Майское -- столица осетино-ингушского конфликта. Вернее, не само Майское, а лагерь вынужденных переселенцев на его окраине. Майское -- ничья земля. По карте оно относится к Северной Осетии, но в реальности от Осетии его отделяет Черменский КПП, более строгий, чем иной переход через государственную границу. Живут в Майском преимущественно ингуши. Как и в вагончиках вынужденных переселенцев, которые еще при экс-президенте Ингушетии Руслане Аушеве были свезены сюда из Назрани и окрестностей, видимо, в рамках тогдашней попытки окончательного урегулирования. В вагончиках живут 212 семей, большинство которых до 1992 года имели дома, квартиры или места в заводских общежитиях Пригородного района и самого Владикавказа. Вернее, сейчас уже вполовину меньше: часть вагончиков переставили на другую окраину Майского, в так называемый поселок Новый. Там тоже Северная Осетия.

Поселок Новый -- чистое поле, в котором проложены три или четыре плотно утрамбованные грунтовые дороги. Вдоль дорог стоят фонарные столбы и несколько десятков вагончиков: перевезенные со старого места и новые, выданные Федеральной миграционной службой под переезд. Новые вагончики выданы пока не всем. По словам хозяйки одного из вагончиков, Лены Марзиевой, крановщики сгружают их как попало. А чтобы поставили ровно, надо дать им 500 рублей.

От некоторых вагончиков к фонарным столбам тянутся временные провода: электричество есть, хотя и не всегда. Вода тоже есть, но пока в основном в виде выведенных на поверхность обернутых рубероидом труб, которые потом должны будут превратиться в обычные водопроводные колонки. В колонках, которые уже работают, воду надо некоторое время сливать, чтобы ее качество хотя бы на вид стало относительно приемлемым. Санитарные удобства, само собой, во дворе. Бань нет. Газа тоже нет: переселенцы говорят, что его обещают подвести, когда вместо вагончиков будут построены постоянные дома. На старом месте газ был. «В Новый осетины попытались привозить газ в баллонах по 120 руб., -- говорит Тамара Нальгиева. -- Но у людей просто нет таких денег».

Денег у переселенцев, похоже, нет вообще. В продуктовых ларьках, стоящих вдоль лагеря в Майском, висят написанные от руки объявления: «Товар в долг не отпускается». Продавщица одного из них, этническая ингушка, живущая в нормальном доме через дорогу, устало говорит, что только за последнее время переселенцы задолжали ей 60 тыс. рублей.

Тамара опасается, что за свет в Новом тоже придется платить самим. В старом лагере электричество фактически оплачивал президент Ингушетии, хотя вагончики стояли на осетинской территории, и заботиться о них формально должен был именно Владикавказ. Мурат Зязиков, правда, пообещал, что и после перестановки вагончиков, если встанет вопрос, кому платить за свет, он возьмет это на себя: «Речь ведь о человеческих судьбах, а не только о политике».

«Что вы хотите? Это новое село. Москва и Петербург тоже не сразу строились», -- пожимает плечами сотрудник владикавказского офиса ФМС Ермак Батыров. -- «Я бы добавила к названию «Новое» слово «испытание», -- говорит Хава Бузуртанова, у которой до конфликта был дом в селении Ир. Теперь дом разрушен, а в подворье несколько лет назад построили свое жилище осетины-беженцы из внутренних районов Грузии. Осетинские власти демонстрируют решимость выдворять таких стихийных поселенцев, но Хава уже не особенно надеется вернуться в Ир. -- Я за эти 13 лет в Майском состарилась на много лет вперед. У нас больше нет выбора». Кто-то из ее соседей, ухмыляясь, предлагает всем вместе попросить политического убежища за рубежом. Хава отмахивается: «Когда мы в своей стране лишние, кто нам за границей поможет?» За привычку задавать неудобные вопросы заезжим чиновникам Хаву прозвали боевичкой. Но она неожиданно мирно добавляет: «Мы ведь с осетинами хорошо жили. Не осетины плохие, верхушка плохая».

Добровольцы

Представитель «верхушки» Ермак Батыров обещает, что принцип добровольности будет соблюдаться неукоснительно, а слухи об отключении лагеря от коммуникаций с 1 апреля абсолютно ничем не обоснованы. Он внимательно наблюдает за работой крановщика, который решительно вынимает очередную старенькую времянку через разобранную крышу выросшего вокруг нее домика. Времянку, через дверь которой видны стол со стульями и раскачивающаяся под потолком лампочка, ставят на грузовую платформу. Это уже третья погрузка за день -- еще несколько дней работы, и от лагеря ничего не останется.

Хозяйка вагончика, 67-летняя Айшат Евлоева, мечется внутри того, что только что было домиком. Ермак Батыров уверяет, что Айшат подписала отказ от своего домовладения в Октябрьском, возвращаться туда не хочет и добровольно переезжает в Новый. Айшат, четырехлетней девочкой пережившая сталинскую депортацию, подтверждает, что не собирается в Октябрьское: в 1992 году у нее пропали там без вести муж и сын. Но и отъезд ее в Новый едва ли выглядит добровольным. Она рассказывает, что кран приехал к ней с утра без всякого предупреждения. И боится, что обещанных под переезд новых вагончиков придется ждать еще несколько дней. У Айшат есть сноха-инвалид и двое внуков. Она сомневается, что кто-то из этой компании поможет ей построить дом на новом месте. «Но я уже привыкла так жить, -- говорит Айшат. -- Построю сама какой-нибудь балаганчик».

Капитан ингушской транспортной милиции Мусса Яндиев приехал в Майское из Петербурга, потому что здесь живет его семья. Вернуться в Северную Осетию семья не может, поскольку села, где они жили до конфликта, объявлены частью санитарной зоны владикавказского водозабора и полностью закрыты для проживания. По словам осетинских чиновников, решение это официально принято, но может быть обжаловано в суде.

Тем временем капитан Яндиев собирается составить иск по поводу водоохранной зоны и подозревает, что Новый поселок вообще может оказаться аферой: «Они не дают людям никаких документов на эти участки. Через год наверняка будут возбуждаться дела по фактам незаконного захвата земли. Меня тоже агитировали переселяться, потом узнали, что я сотрудник, и перестали заходить». «Все необходимые документы вручаются под роспись», -- уверяет представитель ФМС: с его точки зрения, сами переселенцы заинтересованы скрывать бумаги, чтобы потом очередной раз попытаться предъявить государству материальные претензии.

Но капитан Яндиев непреклонен. Он говорит, что останется в Майском до тех пор, пока не получит возможности вернуться в свое «закрытое» село: «Будем сидеть без света и газа, нам не впервой. Если они попытаются снять мой вагон, этот крановщик -- он ведь тоже ингуш -- больше никогда не сядет за руль».

Комендант лагеря Магомед Цуров говорит, что, если начнется насильственное расселение, он подожжет оставшиеся вагоны. В министерстве по делам национальностей Северной Осетии утверждают, что коменданту ничто не препятствует вернуться на свое подворье в Октябрьское. Но он не собирается покидать Майское и внимательно следит за происходящим вокруг Нового. Магомед Цуров уверен, что Новый устроен, чтобы не допустить возвращения ингушей в «проблемные» села Пригородного района, где в 1992 году сложилась наиболее острая ситуация.

По подсчету министра по делам национальностей Северной Осетии Таймураза Касаева, из 106 семей, оставшихся в Майском, 64 имеют статус вынужденных переселенцев -- ими обязана заниматься ФМС. Миннац отвечает за 42 семьи, у которых статуса нет. По словам министра, власти готовы выполнить поручение полпреда Козака и работать с каждым случаем индивидуально.

Завышенные требования

«Наше законодательство о вынужденных переселенцах чрезвычайно либерально, -- сказал Дмитрий Козак на совещании во Владикавказе. -- Как только гражданин попадает в эту категорию, у государства по отношению к нему возникают обязанности значительно большие, чем к детям-сиротам». Среди вынужденных переселенцев из Пригородного, по всей вероятности, есть и дети-сироты. Но и взрослые, в том числе живущие в полноценных семьях (которых здесь не так уж много -- почти в каждой война 1992 года оставила след в виде убитых и пропавших без вести), считают, что долг, в котором перед ними оказалось государство, трудно переоценить.

«В том, что произошло осенью 1992 года, и в том, что мы живем 14-й год под открытым небом, виноваты не осетины и не ингуши, -- говорит 88-летний Саадул Арсамаков, дважды объявленный погибшим во время Великой Отечественной и дважды переживший депортацию -- при Сталине в 1944-м и во время конфликта в Пригородном в 1992-м. Он поправляет непрерывно свистящий слуховой аппарат. -- Во всем, с головы до хвоста, виновата Российская Федерация. Говорят, что Сталин был плохой. Но это же ерунда, ничего не изменилось. Законы не работают, людей за людей не считают».

Если бы не две военные контузии и инсульт, перенесенный после недавней поездки в Страсбург, старик с того места, где теперь стоит его вагончик, мог бы увидеть свой двор в Чермене, ныне также занятый осетинами из внутренней Грузии. Еще полгода назад он надеялся вернуться на это подворье, но теперь, судя по всему, смирился и готов переехать в Новый. «Мужчина должен вырастить сына, причем не какого-нибудь, а хорошего, -- я вырастил. Должен защищать свою родину, какая бы ни была, -- я защищал, хоть, может, и не очень хорошо. Я не сделал двух вещей: не посадил дерева и не построил дом. Мне негде, -- говорит Саадул. -- Но сейчас немного оздоровлюсь, перееду и построю дом. Если помогут, хорошо построю, с фундаментом, чтобы после смерти потомки вспоминали меня добром. Но хочется все-таки и самому в нем хоть немного пожить».

Полпред Козак сказал жителям Нового, что всего государство выделило на заселение и обустройство ингушей, желающих вернуться в Северную Осетию (вместе с 212 семьями Майского их около десяти тысяч человек. -- Ред.), 1,7 млрд руб. И с 15 апреля этого года деньги начнут поступать, причем переселенцы, которым надо строить дома, вправе сами решать: взять деньги на руки или доверить строительство подрядным организациям. Подрядный способ, похоже, предпочтут немногие: «Деньги спишут, а стены построят в полкирпича».

Но для многих помощь государства под большим вопросом. «У людей есть завышенные требования, -- отметил Дмитрий Козак. -- Некоторые просят, чтобы им индексировали те выплаты, которые были произведены пять лет назад. Нет, это невозможно. Деньги были выплачены, люди должны были обустроиться. Если они этого не сделали -- это их проблемы». Несмотря на многочисленные джентльменские договоренности чиновников относительно судьбы Саадула Арсамакова, он вполне может оказаться наедине со своими проблемами: по его собственным словам, он давно получил деньги за дом в Чермене. Только хватило их на четверо похорон.

По идее переселенцы, перед которыми государство исполнило свои формальные финансовые обязательства, теряют статус вынужденных переселенцев и, соответственно, уходят «с баланса» ФМС. У Липхан Куштовой был дом в Южном (пригород Владикавказа. -- Ред.). Она лишилась статуса в 2003 году. По ее словам, она никогда не писала заявления об отказе от этой площади. Но в конце прошлого года ей выдали справку о том, что ей оплачен счет на приобретение жилья в любом другом регионе России. Липхан уверяет, что никогда не получала этих денег, но она не уверена, что сможет рассчитывать хотя бы на участок в Новом.

Ее товарищ по несчастью, Алла, не скрывает, что в 2001 году уже получила за свою квартиру в Октябрьском 200 тыс. руб. В 1992 году сама Алла оказалась среди заложников на осетинской стороне. В это время ее десятилетняя дочка пряталась в платяном шкафу у соседей-осетин вместе со своим младшим братом, а самих соседей за помощь ингушам избивали их же соотечественники. На момент получения компенсации квартира, в которой теперь, по словам Аллы, живет заместитель начальника РУВД Пригородного района, стоила около 1,4 млн рублей.

Очевидно, что за 200 тыс. руб. купить или построить жилье для многодетной семьи даже в 2001 году было нереально. Сейчас ее единственным жильем остается вагончик в Майском. Вагончик обстроен подсобными клетушками и заботливо оклеен обоями, а у крыльца растет уже успевший состариться розовый куст. Вагончик напротив уже снят подъемным краном, на его месте -- площадка земли с зацепившимся за нее мусором, оставшимся после 13 лет «временной» человеческой жизни: опасная бритва, сломанный брелок, ржавая велосипедная цепь.

В 1992 году в Аллиной семье было восемь человек, теперь стало десять. У совершеннолетних есть паспорта с пропиской в той самой квартире в Октябрьском. В этом смысле им повезло. У многих переселенцев графа прописки в паспорте до сих пор пустует -- отказываясь ставить штамп, власти Пригородного долгое время фактически оставляли людей бомжами, лишая их правового основания для возвращения к прежнему месту жительства. Трудности с оформлением паспортов существуют и сейчас: чтобы получить документ, гражданину надо представить паспортистам справку о том, что он жил в Пригородном районе до конфликта. Оформить такую справку удается далеко не всем. Впрочем, после пятничного совещания с Дмитрием Козаком власти клятвенно пообещали навести полный порядок в таких «оргвопросах».

Наталья Арчакова из Майского опасается, что ей договоренности полпреда и президентов помогут в наименьшей степени. Наталья -- русская из Чечни, оказавшаяся в «майском» лагере в дни последнего штурма Грозного в 2000 году. Наталья родилась в Червленной -- это тоже Чечня -- и там же еще до первой войны вышла замуж за ингуша. В Грозном муж устроился на завод, квартиру снимали. Во время первой войны на четыре года уехали в Краснодар -- у мужа тяжело болела сестра. Но платить за квартиру в столице края оказалось не под силу, и пришлось вернуться в Грозный, как раз перед штурмом. Уже шестой год Наташа живет в Майском. Муж ее работает в Назрани, старший сын учится в Краснодаре, а младший ходит в местную школу. Наташа говорит, что ФМС предлагает ей вернуться в Чечню, в центр временного размещения в селе, названия которого мы с ней никогда не слышали. Но в Чечню Наташа очень не хочет. Она знает, что Мурат Зязиков оказывает внимание русским, когда-то покинувшим Ингушетию, но она не из Ингушетии. Ее муж, этнический ингуш, мог бы попасть в категорию беженцев из Чечни, которым разрешают остаться в Ингушетии. «Но он слабый насчет этого», -- говорит Наташа.

Потерянная, Наташа ходит за своими соседками между старым лагерем и Новым поселком и очень надеется, что ее вагончик тоже переставят на это неприютное поле, а не повезут в таинственный чеченский Бердо-юрт. Она слышала обещание Дмитрия Козака о сугубо добровольном расселении «майских» вагончиков. Но она прекрасно помнит, как три года назад ФМС в 30 км отсюда снимала палатки таких же, как она, беженцев из Чечни, поголовно написавших заявления о «добровольном возвращении» и со слезами на глазах грузивших палатки на «КамАЗы», уезжающие в зону, где тогда еще фактически шла война. Выбора не было: тем, кто оставался, действительно обрезали электричество и перекрывали газ.

К слову, ситуация в Пригородном районе Северной Осетии, хоть и несравнима с чеченской, тоже не выглядит безоблачной. Пока Дмитрий Козак отвечал на вопросы жителей Нового, в соседнем поселке Карца шел ингушский митинг. Собравшиеся требовали от властей незамедлительного расследования исчезновений людей, которых за последние месяцы случилось девять. Дмитрия Козака в Карца не повезли.