Татьяна Гринденко с ее ансамблем, Илья Эпельбаум и Майя Краснопольская с их театром -- люди удивительные. Все, что они делают, внешне выглядит очень хрупким, но их работу словно бы окружает некое защитное поле. Им можно все. С ними не может произойти ничего вздорного и вредного, у них органика такая. Хотя бы одного из таких людей в своей жизни встречали многие, но в современном искусстве они встречаются еще реже, чем в жизни.

Тут можно распространиться насчет названий. Opus posth. в буквальном смысле -- «посмертное сочинение» (posth. -- сокр. posthumus), а в расширительном -- музыка, пришедшая взамен композиторских «опусов». Театр «Тень» часто называл себя «Тенью театра» (а также «Тенью оперы» и даже «Тенью Отца», когда в нем игрался кукольный «Гамлет»). В обоих случаях перед нами -- решительная попытка выйти за пределы привычного, омертвевшего способа художественной работы. Вполне удавшаяся, счастливая попытка. То есть такие люди попросту не могли не пересечься.

Инициатива принадлежала Татьяне Гринденко. Она взяла совершенно забытую оперу «Орфей» (музыка Евстигнея Фомина, слова Якова Княжнина) и решила как следует с ней повеселиться. То есть музыку сыграть честно (в аутентичном исполнении музыки XVII--XVIII веков ансамблю Opus posth. нет равных), но вокруг нее наворотить такого, чтобы мало не показалось. Без пародийности, без всякого стеба (на языке XVII--XVIII веков -- «глума»); надо, чтобы игра оставалась чистым весельем, изысканным и общедоступным.

Выбор у Гринденко был, по-моему, невелик. Сделать театр искусством умной и заботливой (в том-то и радость, что не беззаботной) забавы умеют очень немногие. Мастерская П.Н. Фоменко -- да, умеет: номер один. Театр «Тень»: номер два. Я буду крайне признателен тому, кто подскажет мне третий номер: именно третий, а не всем известный тринадцатый.

Краснопольская и Эпельбаум начали с того, что, зверски сократив либретто Княжнина, нашпиговали «Орфея» стихами Овидия, Владимира Соловьева, Юлия Даниэля, Вадима Шефнера («Со своей Эвридикой, погибшей в космическом рейсе, / Огнекрылый Орфей» и т.д. -- вполне стандартные огнерылые стишата 60-х годов) и чудесно пришедшейся к месту песней Максима Леонидова. Как все помнят, Орфею было дано право вывести тень своей любимой жены из Аида, было сделано условие: не глядеть на нее, пока они не поднимутся в мир живых, ну, а дальше понятно: «Я оглянулся на нее, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Нет, это же надо было придумать!

Прелесть театральных сочинений Майи и Ильи в том и состоит, что этим людям никогда не надоедает придумывать, что они научились ничего не стесняться и никого не стеснять. Лучшая человеческая порода: честные, неутомимые баловники, сумевшие превратить свою жизнь в сплошную работу, а работу -- в сплошное удовольствие. Я сильно подозреваю, что театр им и нужен только лишь как ретранслятор: что же это за удовольствие, если оно никому не передается.

Опера «Орфей» началась с того, что Майя Краснопольская вышла в зал и извиняющимся тоном, но при этом довольно властно сообщила: Малая сцена Театра на Таганке действительно невелика, здесь очень тесно, оркестр мы кое-как обустроили, а для хора места не нашлось. Однако без хора олимпийских богов обойтись никак нельзя, поэтому богами будьте, пожалуйста, вы. Я эти штуки терпеть не могу еще с детского сада -- давайте дружно, три-четыре: Сне-гу-ро-чка-ааа! и т.п. Однако у Майи буквально через минуту весь зал выразительно вопил: «Мы, светлого Олимпа бо-оги!..». И я тоже вопил: что я, хуже других, что ли?

А еще через минуту занавес отдернулся и всемирно известный Opus posth. пополз по сцене на коленках. Играя увертюру, музыканты изображали собою ансамбль недоношенных ангелов (слегка отдающих, не в обиду будь сказано, «Божественной комедией» Сергея Образцова): рахитичные ножки, плюгавые ватные нимбы, выражение сосредоточенного идиотизма на лицах, вечное желание исподтишка пнуть соседа или, еще лучше, заехать ему смычком в глаз. И они, дураки такие, были не менее счастливы, чем мы, дураки этакие.

Майя и Илья, что же это вы с нами делаете?

Дальше все было еще круче. Сказочно красивый театр теней. Сольный концерт хард-рок-Орфея: Александр Бабенко сделал со своей лирой все, что Джимми Хендрикс и Пит Тауншенд вытворяли с гитарами, но, кроме того, перекусил зубами две струны из трех. Па-де-де с Эвридикой (Светлана Кувшинова), которое сначала походило на игру в жмурки, а под конец -- на акробатический номер из серии «Нервных просят не смотреть». А Opus posth. играет с присущим ему великолепием, а мы, т.е. зрители, поем и смеемся, как боги, а чем все это кончилось, пусть лучше объяснит фотография. От себя добавлю лишь одно: я впервые поверил, что сон пушкинской Татьяны может быть воплощен на сцене адекватно. Или, если хотите, аутентично.