Правительство закончило свою трехмесячную работу над законопроектом «О недрах» и внесло его в Госдуму. В комитете по природным ресурсам и природопользованию нижней палаты парламента предполагают, что документ может быть рассмотрен на пленарном заседании в ноябре. Новый закон кардинально меняет правила игры для недропользователей. К примеру, место лицензий займут гражданские договоры. Кроме того, уже не первый месяц обсуждаются перспективы работы иностранных добывающих компаний на территории России, доступ которых к месторождениям может быть ограничен. Редакция закона, представленная Минприроды в правительство в марте, не давала четкого определения, какая компания является иностранной, чем напугала не только западные холдинги, но и нефтяные компании, которые традиционно считались отечественными. Однако после прохождения закона через кабинет министров ясности стало больше. О том, как изменился проект за последнее время, и о планах работы на ближайшие месяцы «Времени новостей» рассказал главный идеолог и разработчик нового закона министр природных ресурсов Юрий ТРУТНЕВ.

-- Что изменилось в проекте закона «О недрах» после того, как он прошел через правительство?

-- Никаких существенных изменений ни в конструкции, ни в основных положениях не произошло, и это полностью устраивает и МПР, и меня как человека, который участвовал в разработке документа. Закон остался таким, каким мы его себе и представляли: ни шага вправо, ни шага влево.

-- Почему тогда премьер-министру Михаилу Фрадкову понадобилось целых два месяца, чтобы подписать закон?

-- Правительство состоит не только из премьер-министра. Документы, которые попадают к нему на подпись, -- результат труда сотрудников всего аппарата, а он делает работу достаточно медленно. Я не думаю, что у премьера была какая-то особая позиция относительно закона «О недрах», не стоит в этой ситуации искать какие-то подводные камни.

-- В законе упоминаются стратегические месторождения. Определять, какие участки относятся к этой категории, будет МПР?

-- Думаю, да.

-- Но соответствующего документа еще нет.

-- Документ должен возникнуть после того, как будет сформировано законодательное пространство. Это закон «О недрах» и поправки в действующий закон, если мы будем исходить из того, что нужно торопиться и принять поправки раньше нового закона. Как только задача будет решена, необходимо будет определить механизм работы со стратегическими месторождениями. Свою позицию я уже высказал и назвал эти месторождения. Пока ничего не изменилось -- их по-прежнему шесть.

-- Список будет закрытым или впоследствии его предполагается расширить?

-- По результатам нынешнего года дополнений точно не будет. Если в дальнейшем они и возникнут, то будут исчисляться единицами. Может, у кого-то и есть такие опасения, но мы совершенно не собираемся делать увеличение списка тенденцией.

-- Каковы приблизительные критерии, относящие месторождение к числу стратегических?

-- Это участки, представляющие для страны стратегический интерес.

-- Будут ли учитываться запасы, степень изученности, местоположение?

-- Со степенью изученности это точно никак не связано. Скорее с уникальностью запасов, видом полезного ископаемого и его значением для развития отраслей, с расположением. Поэтому универсального критерия нет. Более того, я считаю, что создавать его абсолютно бессмысленно. Решение в каждом отдельном случае должно быть индивидуальное и прозрачное. Мне вообще кажется, что унификация подходов -- это определенный этап в развитии государственного управления. Через какое-то время наше государственное управление должно стать прозрачным, и его решения могут при этом быть не унифицированными, но индивидуально продуманными, понятными и прозрачными для общества.

-- Когда критериев нет, сделать это довольно сложно...

-- Ничего подобного, как раз наоборот. Когда есть критерии, отбор может стать просто бессмыслицей. К примеру, совершенно бессмысленно писать, на каком расстоянии от объекта, представляющего большое значение для обороны страны, должно располагаться то или иное месторождение. И каким характеристикам этот объект должен отвечать, чтобы месторождение, находящееся рядом с ним, стало стратегическим. Как я уже сказал, таких участков будет совсем немного. Думаю, не составит никакого труда доложить правительству или кому угодно, почему мы предлагаем относить именно эти недра к списку стратегических. Я понимаю, что за предложениями придумать критерии лежит, главным образом, опасение, что термин «стратегические» будет тиражироваться или им будут каким-то образом злоупотреблять. К примеру, чтобы изменить конкурентное пространство, отнеся какой-то участок недр к этой категории. Но мне кажется, что мы все стали достаточно умными и искусственность подобных действий будет абсолютно очевидна.

-- Стратегические месторождения будут входить в резервный фонд, создание которого предусматривается законопроектом «О недрах»?

-- Нет, это просто месторождения, по которым мы, по сути дела, предоставляем преференции российским компаниям.

-- С точки зрения МПР, ТНК-ВР -- это иностранная компания или российская?

-- Я не собираюсь решать этот вопрос. Мы внесли проект закона, где совершенно четко прописано, какая компания считается отечественной, какая -- нет. Кроме того, существует аукционная комиссия, которая изучает документы, поданные претендентами, и принимает решение. Я не думаю, что с вопросом определения «национальности» возникнут большие проблемы. Во-первых, по причине большого значения этих месторождений для страны, во-вторых, их малого количества. Когда мы проводим десятки и сотни аукционов, нам действительно приходится следить, чтобы на отдельных торгах не было каких-то искажений, чтобы потенциальных участников не отсеивали по надуманным требованиям. Но поверьте мне, когда будет шесть месторождений, все начнут пристально следить за каждым шагом аукционной комиссии. Неужели вы считаете, что мы не сможем определить, относятся ли компании, финансовый и технический уровень которых позволяет претендовать на подобные месторождения, к российским или нет. Это не тот случай, когда в аукционе может принять участие претендент, о котором мы узнали вчера. В таких торгах будут участвовать компании с длительной историей, совершенно понятным составом участников.

Правда, многих беспокоит другой нюанс, который связан со структурой капитала некоторых отечественных компаний, чьи акционеры сформировали свое владение активом через офшоры. Но мы сформулировали ответ. В случае если компания раскрывает, что конечным владельцем той или иной части ее уставного капитала является все же российское юридическое лицо или российский гражданин, у нас нет к ней претензий и мы готовы принять заявку на конкурс. Но для этого, повторяю, придется раскрывать структуру уставного капитала. Но кто сказал, что государство в России можно обманывать? Это нормальная практика, так что пусть раскрывают.

-- Какие участки недр будут входить в федеральный фонд резервных месторождений?

-- Это как раз та поправка, которая внесена протокольным решением правительства.

Давайте вместе попробуем понять, что такое федеральный фонд резервных месторождений? Возможно, это месторождения, которые мы никому не отдаем. Своего рода аналог золотовалютного резерва, только в виде полезных ископаемых.

Если мы вообще не хотим распределять недра -- значит, надо на правительстве принять решение о прекращении лицензирования и все останется у государства. Правда, есть один вопрос: какую пользу это принесет экономике? Мне кажется, никакой.

Можно говорить, что это резерв на будущее. Но кто знает, сколько времени человечество продолжит использовать нефть как источник энергии? Не вызывает никакого сомнения, что этот срок ограничен.

Месторождения, не подготовленные к эксплуатации и находящиеся в каком-то отдельном фонде, по сути, исключаются из экономических ресурсов России. Ведь это те участки недр, которые могли бы дать рабочие места, принести выручку, налоги, заработную плату.

Другой вариант. Можно пробурить шахтные стволы и скважины, а потом не эксплуатировать. Но это еще более странная задача. Тем более непонятно, кто будет платить за проведение этих работ.

Можно говорить о каких-то там, не дай бог, мобилизационных потребностях. Но в этом случае начинают действовать совершенно другие законы, в рамках которых государство имеет право предъявлять определенные требования к уже разбуренным, действующим месторождениям, находящимся в ведении экономических субъектов.

Поэтому я не до конца понимаю физический смысл создания федерального резервного фонда, но коллеги настояли на внесении этого пункта. Может быть, у них какое-то свое видение. К примеру, недавно один искренне уважаемый мной человек, именно поэтому не хочу называть фамилию, написал мне письмо. Предложил некоторые крупнейшие месторождения, к примеру им. Требса и Титова, «Сахалин-3», еще несколько, отнести в федеральный резервный фонд и отдать все определенной компании, потому что она и есть самая лучшая.

-- А какую компанию он назвал?

-- Если я назову компанию, вы очень легко поймете, кто написал. Некорректно. Просто не хочу обижать человека. Человек, на мой взгляд, хороший, мудрый, а тут его что-то бес попутал или кто-то из подчиненных ему что-то не то на стол положил. Но читать такое письмо без улыбки невозможно.

-- Вы попробуете изменить пункт, касающийся создания фонда, когда закон будет проходить через Думу?

-- Не буду пробовать. Не вижу никакого принципиального значения. Пункт есть. Для того чтобы его наполнить, надо понять позицию правительства и ответить на все те вопросы, которые я обрисовал. Я не понимаю логики этих вопросов. Я знаю позицию своих коллег, я знаю, что они понимают значение природных ресурсов полезных ископаемых для страны. Так что вряд ли разделят без каких-то объяснений позицию, призывающую положить недра в сундук до лучших времен. Я думаю, что эта норма будет существовать, но совсем не обязательно должна работать. Она никому не мешает. Лишь бы чудес с ней не делали. Я точно не стану.

-- Сколько времени понадобится Думе, чтобы принять закон? Вы уже узнавали мнение депутатов по поводу последней редакции законопроекта?

-- Мы неоднократно проводили обсуждения, в том числе парламентские слушания, и, как я понимаю, большая часть депутатов достаточно позитивно оценивает закон в общем. Разумеется, есть нюансы, в частности связанные с ролью субъектов федерации в распределении недр, но для решения спорных вопросов и нужны чтения в Думе. Мы будем и дальше доказывать свою позицию. Но в целом я искренне уверен, что новая редакция закона «О недрах» в отличие от существующей намного позитивнее скажется на развитии и использовании минерально-сырьевой базы России. Я уверен в этом доказательно и готов аргументировать свое мнение. Очень внимательно при этом отношусь и к встречным аргументам. Если они осмысленны, то мы пытаемся что-то исправить. Не знаю, к счастью или к сожалению, но в большинстве случаев каких-то концептуальных возражений нет. Если, конечно, не брать в расчет те, что базируются на предложении вернуть соцрегулирование, чтобы эксплуатацией недр занимались только госкомпании. Но такие предложения я считаю бессмысленными, поскольку закон «О недрах» не предусматривает реформирования курса страны в целом. В остальном мы готовы к конструктивной, взаимоуважительной работе с Госдумой и Советом Федерации.

-- Как вы думаете, когда закон сможет заработать?

-- Я, как министр, впервые выхожу с таким большим законопроектом. Если бы я прошел этот путь раза два-три, то смог бы уверенно сказать: примерно в такой-то срок мы уложимся. Но я могу лишь отметить, что есть законы, которые значительно раньше стали разрабатываться, но находятся сейчас в куда более неопределенном состоянии. А соцобязательства на себя брать помесячно мы не будем.

-- В каких случаях месторождения будут продаваться без применения аукционной системы?

-- Пока таких случаев законом не предусмотрено вообще. Тем не менее мне кажется, и я уже докладывал об этом на заседании правительства, что шельф надо регулировать другим образом. Причины я тоже называл: крайне высокая капиталоемкость проектов, а также длительные сроки окупаемости, тяжелые климатические условия, очень высокие экологические требования. Мне кажется, что сегодня шельфовые проекты, стоимость которых иногда превышает десятки миллиардов долларов, начинать одной нефтяной компании просто рискованно и неэффективно. И тот факт, что Россия, начав освоение шельфа одновременно с Норвегией, теперь отстает от нее по показателям в 150 раз, говорит о том, что механизм надо менять. Механизм распределения недр на шельфе должен быть более субъективным.

-- То есть вы предлагаете систему конкурсов?

-- Скорее все-таки конструирование консорциумов. Отдавать гигантские месторождения на шельфе кому-то одному не надо.

-- Кто будет конструировать эти консорциумы?

-- Я думаю, орган, образованный при правительстве. Более того, у меня есть некоторая дискуссия с коллегами на эту тему. Разумеется, когда речь идет о конкурсе, тут же говорят и о субъективности. Но я не верю, что в России мы не сможем найти полтора десятка приличных людей, которые, работая вместе, не смогут принимать нормальные разумные решения. За рубежом решить эту задачу удалось. Поверьте, я очень внимательно изучаю опыт работы в других странах -- не все решения принимаются на основе победы на аукционе. Объективный принцип хорош с точки зрения развития конкуренции, но он не учитывает всего многообразия ситуации. Шельф -- это отдельная тема. Сегодня выиграть месторождение на шельфе -- это не значит его освоить. В той же Норвегии компании с радостью привлекают под свои новые проекты сторонних участников, потому что хотят разделить риски. Ведя переговоры с «Газпромом», они предлагают ему войти в «Белоснежку», а взамен хотят получить долю в российских проектах. Они прекрасно понимают, что при стоимости бурения одной скважины на шельфе в десятки миллионов долларов риски велики. Если не получится один проект, получится другой. Компания может понести потери, но останется жить и работать.

-- Говоря о конструировании консорциумов, вы имеете в виду закрытый список участников?

-- Хотя мы предлагаем в законе «О недрах» некоторые ограничения, связанные с участием иностранцев, по шельфу скорее обратная ситуация. Там без иностранных инвестиций и технологий нам обойтись сложно. Так что конкурс будет проводиться как раз по открытому списку. Вот почему я не думаю, что решение конкурсной комиссии станет таким уж сложным и коррупционноемким. Ведь отдавать месторождения мы будем не «Газпрому», ЛУКОЙЛу или какой-то иностранной компании. Комиссия должна принимать решение по определенной матрице. Взять, к примеру, шаг 20% в проекте. Получается пять компаний. Я не думаю, что количество заявителей на подобные проекты станет исчисляться десятками. У нас в России девять вертикально интегрированных компаний. Причем не каждая из них занимается шельфом. В мире подобных холдингов тоже не так и много.

-- Вы еще не отказались от идеи создания госкомпании по разработке шельфовых проектов?

-- Пока нет.

-- То есть МПР продолжает вырабатывать какие-то предложения на этот счет?

-- Не буду обманывать, говоря «продолжаем разрабатывать». У нас есть первоочередные задачи. В частности, необходимо определить основные принципы регулирования природопользования на шельфе. Начала работать межведомственная комиссия. Мы посоветуемся с коллегами, разберемся, кто какой блок вопросов ведет. МПР не единственное министерство, которое может предлагать правительству какие-то решения этого вопроса. Как минимум здесь три участника: МЭРТ, Минпромэнерго, Минфин, есть еще целый ряд ведомств, которые, на наш взгляд, должны принимать участие в проекте. После того как мы разработаем общий механизм, можно будет говорить об инструменте. Скажем, предложение о создании госкомпании является наиболее нашумевшим, хотя и не самым главным. Я готов его аргументировать. В то же время не хочу сказать, что считаю это предложение единственно возможным.

-- Почему «Роснефть» или «Газпром» не могут стать координатором шельфовых проектов?

-- Компания, которую предлагается создать, не становится координатором проекта. В Норвегии Statoil принадлежит значительная доля в подобных проектах -- до 40% (обычно пакет не является контрольным). В этом случае государство получает большие возможности контроля, а кроме того, возможность легитимного участия в доходах. Это очевидные плюсы. В то же время речь не идет о том, что другие российские холдинги не смогут принимать участие в таком пуле. Отвечаю на вопрос про «Газпром» и «Роснефть»: мне кажется, у них достаточно других дел, которыми они заняты. И хорошо, чтобы в тех проектах, которые есть, они добивались максимально эффективных результатов.

-- Госкомпания, созданная специально для шельфовых проектов, будет вкладывать в них какие-либо средства?

-- Когда мы в целом определимся, как работает механизм предоставления права работы на шельфе, тогда начнем заниматься ответом на этот вопрос. Пока предложение о создании госкомпании существует просто как идея. Вопросов немало: формирование уставного капитала, условия участия. Мы готовы предложить свою модель, но не хочется работать на корзину. А пока нет общей конструкции, заниматься этим вопросом нет смысла. Но как только мы определимся с законами, которым будет подчиняться работа на шельфе, и в этом механизме найдется место для создания госкомпании, я все необходимые предложения подготовлю и внесу.

-- К каким компаниям у МПР больше всего претензий?

-- Честно говоря, я не вспоминаю, просыпаясь, к кому у меня больше всего претензий. Надеюсь, что мои коллеги тоже. Мы равно уважаем все компании, и лично я стараюсь никогда не забывать, что государство существует для людей, которые его содержат, в нем живут. Другое дело, что если они что-то нарушают, мы имеем право ставить перед ними соответствующие вопросы. Но каким-то отсевом я не занимаюсь.

-- Сохранились ли у МПР претензии к «Юганскнефтегазу»?

-- Сейчас какими-то данными о накопившихся претензиях я не располагаю. Комиссия по анализу выполнения лицензионных соглашений работает свои чередом, если в плане стоит «Юганскнефтегаз», значит, вопрос будет рассматриваться.

-- Погасил ли «Юганскнефтегаз» долг перед бюджетом по налогу на добычу полезных ископаемых?

-- Мы все же Министерство природных ресурсов, и у нас своя ниша. Наша задача -- создать систему, которая позволяет эффективно контролировать использование минерально-сырьевой базы в России. Сегодняшняя система не очень хорошо работает -- она была сильно развалена за предыдущие годы. Но выяснять, кто как платит налоги, должно другое ведомство. Когда у них есть претензии к недропользователю, то руководитель этого ведомства пишет нам письмо. Мы компанию приглашаем, а поскольку выполнение налогового законодательства является частью требований государства к недропользователю, предъявляем ей претензии. Когда писем нет, то налогами я не занимаюсь.

-- Сейчас писем нет?

-- Нет.

-- Почему МПР настаивает, чтобы ТНК-ВР добывала в 2006 году 9 млрд куб. м газа, если компания заявляет, что нашла покупателей только для 2,5 млрд куб. м газа в год?

-- Хорошая версия.

-- Не верите?

-- Я вообще всегда всем верю. Проблема только одна. Некрасиво отвечать вопросом на вопрос, но очень хочется спросить. Если потребности Иркутской области, как говорят в ТНК-ВР, составляют 2,5 млрд куб. м в год, почему компания записала в своей производственной программе только 0,1 млрд куб. м в год? На этот вопрос можно ответить? Где эти обещанные 2,5 млрд куб. м в год?

-- Но недавно сообщалось, что они предлагали вам добывать в 2006 году 0,9 млрд куб. м в год...

-- А мы не на рынке. Знаете, я прочитал в ряде газет, что ТНК-ВР внесла предложения по изменению лицензионного соглашения, а МПР его не подписывает. А на МПР нет обязательств подписывать изменения к лицензионному соглашению. Эти соглашения заключаются не для того, чтобы потом компания заявляла, что они ей не нравятся, и предлагала снизить объемы по добыче раз в пятьдесят или продлить срок ввода в эксплуатацию лет на десять. Более того, мы вообще постараемся прийти к ситуации, когда лицензионные соглашения пишутся выполнимыми, но потом действительно соблюдаются. А у нас все лицензионные соглашения в прошлые годы постоянно «плыли», причем по двум показателям: или продлевались на десятки лет, или из них вылетали существенные условия, такие как срок ввода в эксплуатацию или темпы отбора сырья. Честно скажу, у меня очень большие претензии к тем людям, которые выводили эти существенные факты из лицензионных соглашений. Интересы государства они уж точно не отстаивали. Хочется спросить, чьи интересы они отстаивали? Теперь меня спрашивают, почему я не подписываю дополнение к соглашению. А почему ТНК-ВР раньше была согласна с этими условиями, а потом вдруг решила изменить их в десять раз в сторону уменьшения?

-- То есть ТНК-ВР может готовиться к отъему лицензии?

-- Я не хочу выносить никаких предварительных приговоров, но ситуация, когда говорят, что 9 млрд куб. м не нужно, нужно 2,5 млрд куб. м, но дадим в 25 раз меньше, мне не нравится.

-- А если предложат 2,5 млрд куб. м в год, подпишете?

-- Пусть сначала предложат. Да, собственно, подписывает дополнения «Роснедра». Что касается моей позиции, то цифра в 100 млн куб. м в год при плане в 2,5 млрд куб. м в год кажется мне довольно странной.

-- Есть ли претензии по Верхнечонскому месторождению, которое тоже принадлежит ТНК-ВР?

-- Там ситуация еще хуже. Понимаете, по «Ковыкте» существует проблема, но формально она возникает только в 2006 году. В этом году они ничего не нарушили. До 2006 года вообще нечего обсуждать -- из лицензии вылетели все существенные условия. В то же время было бы странно, если бы мы в 2006 году спохватились и сообщили, к примеру, что десять дней назад они должны были дать Иркутской области 9 млрд куб. м газа. Это смешно. Поэтому времени еще достаточно много -- полтора года. Те вопросы, которые нас интересуют, мы не задаем в режиме проведения комиссии. Но во всяком случае мы приглашали руководителей компании, разговаривали с ними, смотрели им в глаза и хотим, чтобы они тоже на эту тему думали.

А по Верхнечонскому достаточно много уже состоявшихся нарушений.

-- Когда пройдет комиссия, на которой они будут рассматриваться?

-- Я думаю, что где-то в течение июля-августа мы будем ее проводить.

-- Будет ли МПР отзывать у ЮКОСа лицензию на Юрубченское месторождение, которое он не разрабатывает?

-- Этот вопрос стоит в графике работы комиссии на второе полугодие.

-- Почему вы считаете, что для управления магистральными трубопроводами необходимо создать специальное федеральное агентство? Вы считаете, что «Транснефть» не справляется со своими задачами? Опасаетесь, что сроки ввода в эксплуатацию месторождений Восточной Сибири будут пропущены? Беспокоитесь, что компания не сможет выполнить экологические требования?

-- Все вместе. Сейчас наши органы разбираются с сигналами, касающимися отклонения от маршрута Восточной трубы в области Байкала. Есть и проблема, на мой взгляд, весьма значительная, связанная с объединением функций заказчика и эксплуатанта в одном лице. Если бы строила одна компания, а эксплуатировала другая -- картина была бы иной. Мне кажется, что в целом система управления трубопроводным транспортом должна совершенствоваться. Я просто участвовал в коллегии Минтранса и высказал подобное предложение.

-- Но в совет директоров компании и так входят практически одни госчиновники, за исключением двух менеджеров холдинга, которые тоже почти что госслужащие. Так что государство и так может напрямую влиять на «Транснефть».

-- Совет директоров принимает общие стратегические решения. У него есть своя компетенция. Но основной производственной деятельностью в наших уважаемых естественных и неестественных монополиях занимаются люди, которые чиновниками не являются. Они работают в рамках совершенно других законов, у них совершенно другая ответственность перед обществом. Они заняты получением коммерческой прибыли. Не надо пытаться отождествлять госкомпанию и государство. Госчиновник -- это человек, на которого наложены жесточайшие ограничения с точки зрения получения материальных доходов, это человек, к которому другие требования с точки зрения прозрачности его финансового положения. А работник госкомпании ни под одно из этих законодательных требований и ограничений не подпадает.

-- Являясь коммерческой компанией, «Транснефть» может привлекать деньги на строительство трубопроводов. В противном случае их придется выплачивать из бюджета.

-- Разумеется, «Транснефть» -- это не моя компетенция, и я не собираюсь брать на себя функции разработчика механизма управления трубопроводным транспортом. В этом случае у Виктора Борисовича Христенко будет совершенно полное основание сказать, что я занимаюсь не своим делом. В то же время если я вижу, что какие-то вещи нуждаются в совершенствовании, мне кажется, я обязан об этом говорить и как министр природных ресурсов, и как член правительства, и как человек, который живет в этой стране.

-- Будете ли вы в дальнейшем лоббировать вопрос создания федерального агентства по управлению трубопроводным транспортом?

-- Для меня отношения с «Транснефтью» связаны, прежде всего, со степенью ее эффективности в Восточном проекте. Вы прекрасно понимаете, насколько существенно развитие трубопроводного транспорта сказывается на развитии Восточной Сибири. У нас и стартовая цена на аукционах, и сроки освоения, и возможности привлечения инвестиций настолько прямо зависят от того, есть труба или нет, что мы в определенной степени заложники качества их работы.

-- Есть опасения?

-- А у кого-то в России их нет? Давайте посмотрим, сколько усилий и времени потребовалось для того, чтобы вопрос был рассмотрен на правительстве и было принято хотя бы рамочное решение.

-- Это, наверное, все же не вина «Транснефти».

-- Хорошо, другой вопрос. Сколько раз мы определяли стоимость проекта, сколько раз смотрели сроки окупаемости, сколько раз плавали и изменялись цифры? Все это вопросы. У меня, и не только у меня, есть существенные пожелания к большей эффективности и прозрачности этого проекта.

-- Как вы относитесь к режиму СРП?

-- Сам по себе режим СРП мне не сильно нравится. Он мне напоминает сдачу вторсырья в пионерские годы. Вместо налогов люди предлагают нам свою продукцию. Я этого не понимаю, ведь есть система уплаты налогов. Другое дело, что надо учитывать те риски, которые существуют на шельфе. Там должно быть налогообложение, но иное, чем на суше. В мире таких механизмов много. И это совсем не обязательно СРП. Другое дело, что у меня нет ощущения, что МПР будет принимать какое-то ключевое решение. Очевидно, это продукт консультации между многими министерствами. Шельф надо стимулировать, налоговое пространство должно быть другим, более мягким, оно должно позволять нам делать инвестиционные вычеты. А на суше СРП вообще не стоит применять.

-- Когда, по-вашему, будет решен вопрос с дифференциацией НДПИ?

-- В прошлом году, после того как мы получили массу предложений на эту тему, я создал рабочую группу, пригласил туда коллег, сказав, что за три-четыре месяца мы подготовим некую концепцию. В ходе работы выяснилось, что в большей мере это вопрос Минфина, а сама рабочая группа была в итоге создана при Минпромэнерго. С тех пор прошел уже год, готовых предложений так и не поступило. Я надеюсь, у меня будет возможность вернуться к этому вопросу, но просто так перетягивать на себя полномочия не считаю правильным.

-- Когда вы говорили об «определенных преимуществах», которые могут получить Chevron и ExxonMobil на аукционе по «Сахалину-3», что вы имели в виду?

-- Представители компаний напомнили мне, что вложили в проект свои средства. Я ответил, что в этой части у них есть преимущества: деньги могут быть зачтены на аукционе. Кроме того, раз они занимались этим месторождением, они знают его лучше конкурентов. Я, правда, не упомянул еще одной маленькой вещи: «Сахалин-3» мы относим к стратегическим месторождениям.