Предыдущей премьерой театра стал спектакль с названием «Он был титулярный советник» по гоголевской «Шинели». Можно было бы предположить, что следующую премьеру, про генеральскую дочь Гедду Габлер, которая вышла замуж за незначительного и небогатого аспиранта и от неудовлетворенности жизнью довела до самоубийства старого друга, а потом и сама выстрелила себе в висок, к жизни вызвала напрашивающаяся рифма из старого стишка... Однако совпадение случайно, хотя история возникновения в репертуаре театра «Гедды Габлер» требует некоторого предуведомления. «Мастерская Фоменко» начинает напоминать Художественный театр времен Станиславского и Немировича, когда к труппе основоположников все время присоединяются новые поколения -- целыми студиями. Режиссер нового спектакля Миндаускас Карбаускис окончил курс Петра Фоменко в 2001 году, и его дипломной работой как раз была «Гедда Габлер», поставленная с однокурсниками, многие из которых пришли работать в «Мастерскую», в то время как сам постановщик получил приглашение в студию Олега Табакова. Прошло четыре года, молодые актеры, влившиеся в театр Фоменко, участвовали в новых спектаклях, но больших ролей не имели -- за исключением нескольких вводов. Возможно, что этот актерский голод и стал главной причиной возобновления старого студенческого спектакля, имевшего в свое время громкий успех. Естественно, за четыре года многое изменилось, студент Карбаускис вырос в известного и желанного для многих театров мастера, но в то же время сохранил общую для всех «фоменок» группу крови -- и его должна была заинтриговать попытка еще раз войти в ту же воду.

В заглавной роли спектакля снова выступила Наталья Курдюбова -- собственно, «Гедду Габлер» всегда ставили «на актрису» (из последнего -- на Наталью Тенякову в Театре Моссовета, на Наталью Вдовину в «Сатириконе»), поскольку в образе Гедды и заключается тайна этой поздней пьесы Ибсена, пьесы еще вполне символисткой, но уже с немного сдвинутой оптикой. Гедда, гордая дочь генерала Габлера, то ли действительно является позднеромантической героиней, то ли пародией на нее, то ли и вовсе «садомазохисткой, манипулятором и убийцей с суицидальными наклонностями», как писал про нее критик Харольд Блум. И к тому, и к другому, и к третьему в пьесе можно найти достаточно оснований, как, впрочем, и еще бог знает к каким трактовкам. Кто-то называл Гедду воплощением декаданса, сущность которого в том, что люди потеряли способность видеть цель, заменив живое содержание красивой формой. Нобелевский лауреат Сигрид Унсет в 1917 году утверждала, что судьба Гедды является ярким примером того, «как заурядная и испорченная женщина формируется в эпоху отсутствия авторитетов». На все эти премудрые интерпретации Карбаускис просто закрыл глаза.

Никакого символизма, кризисов идеологии, эмансипации, феминизма и фрейдистских мотивов. Конкретные мотивировки, житейская среда. Избалованная и капризная местная красавица -- да и красавица ли? но безусловно породистая и изящная женщина -- окружена самодовольными в сущности эгоистами, людьми, чувствам которых отказано в подлинности. Вышла замуж от тоски -- молодость уходит, а никто из лучших претендентов не изъявил готовности жениться. Может быть, можно сделать из мужа хотя бы министра? И тут же сама понимает, что это смешно. Йорган Тесман (Алексей Колубков) -- ограниченный «специалист», жертва тетушкиного воспитания, способен лишь к усидчивому копированию архивных документов. Кто еще рядом? Асессор Брак (эту роль, как и в студенческие годы, играет Никита Зверев, нынче актер «Табакерки») -- самодовольный циник, подчеркивающий свою близость с полицейскими чиновниками. Тетушка Юлле -- с добродетельной миной паразитирующая на чужих жизнях. Каким играл Левборга сам Карбаускас в том студенческом спектакле, я не знаю, но Максим Литовченко играет его алкоголиком, ищущим любого предлога для возвращения к пагубной привычке, а пресловутая книга, написанная в соавторстве с глупенькой Теа, возможно, представляется истинным шедевром только подвыпившему Йоргану (начинал, впрочем, репетировать Евгений Цыганов, и каков тогда был бы расклад?). Ибсен писал, что Гедде «они противостоят как некая чуждая сила, враждебная самим основам ее существа». В спектакле -- да, противостоят, но не враждебно, а скорее равнодушно. Что бы они ни говорили, им эта Гедда, в сущности, нужна лишь как знак, элемент престижа, генеральская дочь, символ. Именно балованная эгоцентристка Гедда -- подлинная жертва этой привычной жизни, с ее незаметным лицемерием и устоявшимися обычаями. В конце концов ее становится даже жаль -- что она ни делает, как ни старается, жизнь обтекает ее и следует своему руслу, никак не желая отзываться на призывы бедной сиротки. А Гедда, конечно, настоящая сирота, в отличие от прочих сирот (не случайно в пьесе ни у кого из женщин нет детей, не встречается ни одного упоминания о матерях, а отцы персонажей давно умерли) свою одинокость и брошенность осознающая.

К концу спектакля Гедда совсем по-детски изумляется: ее муж вместе с вечной вдохновительницей Теа собирается восстанавливать сожженную рукопись, а что будет делать она одна вечерами? И что ей вообще делать, когда никто не принимает ее в игру и не играет по ее правилам? И стреляется-то она назло -- из инфантильного желания привлечь внимание; и опять неудача, пошлое, неэстетичное так и тянется за ней следом -- Теа брезгливо закрывает дверь, чтобы не смотреть на ужасное -- простреленную голову Гедды: так и представляешь себе эти разлетевшиеся мозги...

Карбаускис вовсе не щепетилен, хотя и никаких физиологических подробностей на сцене нет, исключая, пожалуй что, раздевающегося Йоргена -- в белье, похожем на детский песочник: и животик виден, и другие жалкие достоинства... А что делать, жизнь такая. В спектакле режиссер никого не жалеет, но и жестокости в нем нет. Только жесткость режиссерской структуры, да и детальная, до мельчайших подробностей, проработанность каждого куска текста -- в этом, кстати, Карбаускис скорее следует Сергею Женовачу, чем Петру Фоменко, который куда больше полагается на актерскую интуицию и воздух импровизации.

В той абсолютной ясности, которой отличаются все побуждения персонажей, в их гротесковой типажности, построенной на исследовании характеров и обстоятельств, рождается новая пьеса -- не ибсеновская, а скорее пинтеровская, слегка абсурдистская, но в то же время крепко привязанная к почве. Не сильно сократив текст, Карбаускис полностью лишил его ибсеновской «болтливости» (впрочем, исследователи отмечали, что «Гедда» -- самая приземленная из всех пьес норвежского драматурга). Другое дело, как связать эту бесспорно добросовестную работу с сегодняшним днем, что увидеть в ней из волнующего нынешнюю публику? Все-таки версия, что спектакль нужен скорее для демонстрации возможностей части труппы, кажется пока самой убедительной. Все актеры, конечно, очень хороши (в этом спектакле убедительна даже исполнительница роли служанки Марты Нина Птицына, до того работавшая в театре вахтером), и сам спектакль такой ладный, крепенький и законченный, что любо-дорого. Вот только той самой «Белой гвардией» для своего поколения он, боюсь, не станет.