Стиль, концепция и дух «Декабрьских вечеров Святослава Рихтера» в ГМИИ им. Пушкина столь утонченны и элитарны, что слово «хедлайнеры» по отношению к его участникам кажется неуместным напоминанием о беззастенчивости шоу-бизнеса. Тем не менее норвежский джазовый саксофонист Ян Гарбарек и знаменитые английские вокалисты старинщики «Хиллиард-ансамбль» -- хедлайнеры и есть. Ссылка на мировую музыкальную индустрию, в которой Гарбарек и «Хиллиард» пользуются огромным спросом и славятся недосягаемым качеством, не должна ни смущать, ни шокировать. Эти люди работают в том сегменте рынка, в котором успешно продается едва ли не самая изысканная, интеллектуализированная и техноемкая в мире продукция. Легендарный звукозаписывающий лейбл ECM, главными звездами которого и считают Гарбарека и «Хиллиард», торгует почти в прямом смысле слова воздухом. Звукорежиссер компании Ян Эрик Консхауг придумал в 70-е для ECM фирменный саунд -- наполненный громадными воздушными объемами, прозрачный, экологичный, экуменистский, мультикультуралистский артефакт, который стал идеологией и продуктом, потянув за собой все концепции главы ECM Манфреда Айхера, эстетические новации вообще и музыкальное содержание в частности.

Сперва компания занималась в основном современным джазом, оснащая его уникальные редакции ссылками на средневековую акустику, ренессансную полифонию, авангардистский интеллектуализм и новоакадемическую изощренность. Но под давлением экуменических концепций и воздушных масс границы жанров вовсе унесло, как хмурые облака. В ECM-записях засверкало православное минималистское неосредневековье берлинского эстонца Арво Пярта, задышали культурологические пространства киевлянина поставангардиста Валентина Сильвестрова, появился лидер европейского аутентистского движения несравненный «Хиллиард» во главе с контратеноромДэвидом Джеймсом -- четыре певца, предлагающие невероятного качества ансамблевый вокал, исполненную прелести и чистоты английскую певческую традицию, фантастическое знаточество и манеру снабжать музейные архивы тонким драйвом и захватывающими интригами.

Гарбарек и англичане сошлись по принципу шампуня и кондиционера в одной подарочной упаковке: рынок предлагал два товара более-менее схожего качества и одним боком повернутых к одному и тому же покупателю для одних и тех же нужд -- эстетической терапии измученной индустриальной души, ее мягкого очищения, обволакивания и укрепления ее корней, придания ей культурного объема и витаминизации ее разбухшего интеллекта.

Совместные программы «Хиллиарда» и Гарбарека записывались дважды. Живые туры одновременно и похожи на записи, и неузнаваемы. Под шапкой «Фантазии на темы старых мастеров» и без каких бы то ни было уточнений (что за мастера и что за фантазии) «Хиллиард» пел средневековую и ренессансную музыку на английской, французской, испанской, латинской текстовых основах, напоминая о великих нидерландцах, итальянцах, французских органумах, огорошивая хрустальными гокетами и чарующими мотетами. Гарбарек то добавлял голосов, то прописывал витиеватые мотетные каденции, то пришпиливал, словно изящной булавкой с головкой змеи, шикарную сольную блюзовую каденцию в северной редакции, то пылко участвовал в диалогах-антифонах. К идее всеобщей анонимности, возведенной «Хиллиардом» и отсутствием подробной программки в превосходную степень, он добавлял простодушно персонифицированный, хотя и фольклористски, архетипически ориентированный голос. Тени очаровательных джаз-банальностей в партии саксофониста расценивались как мерцание величественного канона, разверстанного в пространстве от Средневековья до наших дней.

Тут надо сказать, что программа появилась в расписании «Декабрьских вечеров» под влиянием выставочной концепции и воспринималась как ее рифма -- в изобразительной части фестиваля Пикассо фантазирует на старые темы Жан-Луи Давида, Лукаса Кранаха-старшего, Веласкеса, Эдуарда Мане и проч. Так что Гарбареку волей-неволей пришлось ассоциироваться с великим манипулятором и провидцем, насвистывающим поверх архетипических сюжетов и старых мастеров, а в финале уводящим своих Давидов и Пуссенов прочь, за двери зала, словно гаммельнский крысолов.

Не настаивая на проигрыше или выигрыше Гарбарека в этой партии, замечу, что ювелирное величие самих музыкальных Давидов и их современных реинкарнаций оказалось прекрасно экспонировано (даже студийные эффекты пространства, воздуха и «долби-серраунд» были воспроизведены ловкой разводкой голосов по разным точкам сцены и зала). Но так же, как на выставке необязательный, почти что дополнительный веласкесовский сольный портрет инфанты Маргариты (прямо сопоставляются Пикассо и другой Веласкес с той же инфантой) буквально уводит зрителя от игривых сопоставлений и оставляет возле себя надолго, так и в программе возникает неожиданный фокус, третий полюс притяжения: уже не старые мастера и фантазии современного джаза волнуют публику, а мистифицирует средневековый ювелир и писатель Николас Хиллиард, в честь которого назван поразительный английский ансамбль и чьим истинным увлечением была наверняка алхимия.