В своем стремлении возродить культуру барокко дирижер Николаус Арнонкур не знает преград и не признает условностей. Солидный Зальцбургский концертный зал «Моцартеум», оплот академического камерного музицирования, во время фестиваля на пару вечеров превратился стараниями дирижера в «музыкальную коллегию», неофициальную музыкальную тусовку самого начала восемнадцатого века.

Обязательным правилом тех музыкальных собраний было еженедельное исполнение остроумных сочинений с участием не только музыкантов, но и публики. Одно время «музыкальной коллегией» руководил Иоганн Себастьян Бах, написавший для нее несколько секулярных кантат на мифологические и бытовые сюжеты, в число которых входили и исполненные Арнонкуром «Состязание Феба и Пана» и «Кофейная кантата».

На этом концерте мы застаем Баха врасплох. Не церемонясь, дирижер снимает с его сочинений налет официальной, классической скуки. Упиваясь собственной раскрепощенностью, он словно бы похлопывает композитора по плечу. Уже вступительное слово Арнонкура, встреченное дружным гоготом зала, сбивает с толку публику, настроенную на академическое музицирование.

«Состязание Феба и Пана» представляет собой прообраз нынешних вокальных конкурсов. Музыкальный спор между сладкоголосым Фебом (бас Оливер Видмер) и пританцовывающим во время пения Паном (бас Антон Шарингер) призваны разрешить и люди, и боги. Предпочтение судей оказывается на стороне Феба, тогда как Пан, безусловно, получает приз зрительских симпатий. Принявшийся было защищать козлоногого царь Мидас (тенор Кобье ван Ренсбург) остается в дураках, получая в награду за свой выбор ослиные уши. Подразумевается, что и большая часть публики, встретившей пение Пана и звуки его флейты чересчур бурными аплодисментами, покинет зал с этим украшением на упрямых головах.

Возрождая непринужденную атмосферу музыкальных сборищ XVIII века, Арнонкур незаметно вовлекает в предлагаемую игру чванную и разодетую, пришедшую с каменными лицами публику. «Состязание Феба и Пана» раскрывает утонченность музыкальной культуры барокко, которая для Арнонкура, в противовес классицистской правильности и условности, предполагает свободное веселье, праздничность и шутку. Впрочем, шутовское начало нигде не берет верх над вниманием к музыкальной технике, к основам барочного вокала (когда голос солиста звучит как инструмент оркестра), но оно пронизывает и оживляет старинное сочинение. Элемент розыгрыша, который дирижер так умело подчеркивает, безусловно, аутентичен и является ключевой характеристикой этого сочинения. А потому и солисты, временами сливающиеся в хор, а временами исполняющие индивидуальные партии, не стесняются сдержанно комиковать и академично веселиться. Они надевают головные уборы своих персонажей: короны, уши, клоунские колпаки, шапочки с крылышками; грозят друг другу кулаками, покидают зал во время пения противника...

Зал, с горячим энтузиазмом откликающийся на дирижерский вызов, после антракта вновь сбит с толку. Исполняя известнейшую увертюру Баха D-Dur оp. 1068, Арнонкур, с одной стороны, показывает публике свой коронный номер, то есть играет сочинение «на бис» еще до окончания программы концерта. С другой, настраивает развеселившуюся было аудиторию на лирический лад, подготавливая ее к очередному трюку -- «Кофейной кантате» Баха.

Эта миниатюрная комическая опера преподносится дирижером как маленькая лирическая драма, исповедь сумасбродной женской души. Открывающаяся такой увертюрой, она и не может звучать по-другому. К тому же сопрано Кристина Шефер, исполняющая Лизхен, с трудом обнаруживает в своем маленьком голосе краски, отличные от лирических. Барочное пение вовсе не предполагает минимализма вокальных средств. С певицей такого масштаба, однако, «Кофейная кантата» становится произведением почти фарфоровым, прозрачным и необыкновенно хрупким. Возможно, именно в этом и заключался замысел дирижера, желавшего за два часа заставить публику пережить все возможные переливы барочных настроений -- от безудержного веселья до лирического уныния.

Арнонкур, впрочем, не был бы Арнонкуром, если бы в программе его концерта не было сквозной идеи, центральной, но скрытой темы. Ею стала подспудная танцевальность всех исполняемых сочинений. Стихия свободного движения совершенно неожиданно раскрывается в музыке Баха и заставляет публику почти что пуститься в пляс. Тем самым дирижер еще раз наставлял слушателей в том, как важно не быть серьезным, не воспринимать близко к сердцу беды этого мира и не относиться к себе с чрезмерным пафосом. Неплохое наставление из эпохи барокко современному миру...