N°176
22 сентября 2003
Время новостей ИД "Время"
Издательство "Время"
Время новостей
  //  Архив   //  поиск  
 ВЕСЬ НОМЕР
 ПЕРВАЯ ПОЛОСА
 ПОЛИТИКА И ЭКОНОМИКА
 ЗАГРАНИЦА
 БИЗНЕС И ФИНАНСЫ
 НА РЫНКЕ
 КУЛЬТУРА
 СПОРТ
 КРОМЕ ТОГО
  ТЕМЫ НОМЕРА  
  АРХИВ  
1234567
891011121314
15161718192021
22232425262728
2930     
  ПОИСК  
  ПЕРСОНЫ НОМЕРА  
  • //  22.09.2003
Не нужен нам берег...
версия для печати
Про персональную выставку Бориса Турецкого все говорят, что это открытие классика нашего искусства, долгожданное возвращение художника. Но как раз именно эта риторика и вызывает некоторое внутреннее содрогание. Во второй половине восьмидесятых и начале девяностых такими уклончивыми словами, как «открытие», «возвращение» или «другое искусство», оправдывали кардинальную смену парадигм искусства, то есть речь шла о смене одной художественной концепции другой. Ничего особенного так и не произошло, зато риторика «открытий» привела к тому, что история искусства второй половины ХХ века превратилась в хаотическое нагромождение всего и вся. Что и было зафиксировано в новой экспозиции Третьяковской галереи. Там сплелись как минимум три противоречивые истории -- официальная (идущая от Герасимова и Лактионова), либеральная (от Фалька и Фаворского) и неофициальная (от Рабина и Немухина). Даже в таком месте, где по идее должны располагаться стандарт и канон, история оказалась каким-то шевелящимся и еще не остывшим месивом.

Проблема тут не только искусствоведческая. Где, скажем, расположен Холин, а где -- Евтушенко? Да и что тут говорить, если периодически вспыхивают ожесточенные споры то о реальности Рюрика, то о правомочности деяний Петра I. Русская Клио напоминает пьяную бомжиху, проклинающую любовников, давно упокоившихся в земле сырой. Наверное, в этой ситуации вечно неспокойной истории есть своя прелесть, хотя итальянцы, например, как-то не очень озабочены тем, чтобы осудить отвратительные деяния семейки Борджиа.

Но множественность и фатальная сплетенность исторических конструктов -- это еще полдела. Каждая из этих историй переполнена внутренними неразрешимыми конфликтами и противоречиями. Борис Турецкий, например, оказался в странном забвении как раз в рамках канонов «неофициальной» истории, и не он один -- из этой истории выпали такие крупнейшие фигуры, как Юрий Злотников, Михаил Рогинский, Михаил Чернышов и многие другие. Более того, если рынок есть мерило всего, то получается так, что на современном художественном рынке присутствует определенный -- не очень большой, но стойкий -- интерес к метафизическим лианозовцам и их последователям. И почти никакого -- к Злотникову, Рогинскому, Турецкому и Чернышову. И никакой вины советской власти, боровшейся со свободой творчества, тут нет.

При этом сверхзадачей свободного советского искусства было обустройство на идеальном Западе, но Запад шестидесятников оказался чистой фикцией, поэтому ни в какие тамошние истории шестидесятники не попали, хотя иностранные дипломаты и журналисты это и обещали вполне недвусмысленно. Барачный депрессивный декоративизм Рабина, Немухина и Мастерковой ни в какие стандартные схемы развития западных течений фатально не встраивается. В отличие от того же Турецкого, который со своими тягостными абстракциями и ассамбляжами из банок и обуви почти идеально соответствует задачам, которые ставили перед собой его европейские коллеги, стремившиеся к погружению в грубую и вещественную реальность. (Следует отметить, что речь идет именно о европейцах. Хотя нонконформисты, по разным причинам, больше всего стремились попасть в Небесную Америку, оказывались они все равно в Европе.) Но искусство -- это не только история открытий и вдохновений, это еще и история тусовок, среды и общественных предпочтений. А зритель --то есть художники-нонконформисты, журналисты-дипломаты и даже кагэбэшные филеры, присматривавшие за художниками, -- никаких открытий в монументальных контррельефах Турецкого не признал. Актуальные шедевры так и остались невостребованными вплоть до начала девяностых, когда их затащил в свою коллекцию Андрей Ерофеев. Тот факт, что вся рота марширует неправильно, не должен нас смущать, но и одинокий воин с прирожденным чувством ритма тоже долго не выдерживает. Шикарных ассамбляжей, которым место в Помпиду и Гуггенхайме, оказалось меньше десятка -- и все они сделаны в течение одного 1974 года.

Однако на Западе задним числом в историю не вписывают: эта история, в отличие от нашей, уже свершилась. Да и наша динамично мутирующая история тоже уже почти закрыта -- например, работы Турецкого не попали даже на выставку «Москва--Берлин», которая открывается в германской столице в конце сентября. При этом русские кураторы -- Виктор Мизиано и Екатерина Деготь -- настаивают на сугубой революционности своих подходов. Интересно, что куратор выставки Турецкого Лариса Кашук, напротив, ставила своей целью представить художника как некий своеобычный феномен, который принципиально ни в какие стандартные схемы не вписывается. «Если мы никому не нужны, то и нам никто не нужен». Это принципиально новая историософия, заменившая постулат «На Западе нас понимают». И все бы ничего, но как-то удручает ситуация, когда с навязчивостью ночного кошмара оказываешься в положении потомка, который просто обязан оценить забытого гения.

И радует только внешний вид классических асамбляжей Турецкого, оказавшихся теперь, после перехода коллекции Ерофеева из бомбоубежища в Царицыне, в запасниках ГТГ. Реставраторы из Третьяковки довели все эти кургузые женские сапоги, байковые лифчики и дерматиновые сумочки, найденные когда-то на помойке, до идеального состояния. Искусство у нас в надежных руках.
Андрей Ковалев
//  читайте тему  //  Выставки

  КУЛЬТУРА  
  • //  22.09.2003
«Джиперс Криперс 2» на московских экранах
Темный ренессанс жанра «хоррор» проходит без лишней помпы, во всяком случае куда скромнее, чем попытка его похорон. После того как Уэс Крейвен захотел выяснить, что у жанра внутри, и своими «Криками» разъял ему грудину с помощью тупого постмодернистского ланцета, а создатели «Очень страшного кино» вывалили в зияющую рану пованивающую кучу веселых гадостей, жанр, казалось, было не спасти уже ничем. Но придя в себя в начале века, фильмы ужасов как-то очень правильно и достойно вписались в карту кинобудня и сдавать позиции явно не собираются. Теперь это не полудохлая экзотика, как было всего декаду назад, а достойная часть кинопроцесса... >>
//  читайте тему:  Кино
  • //  22.09.2003
Размышления о возможности истории в связи с выставкой Бориса Турецкого в Третьяковской галерее. >>
//  читайте тему:  Выставки
  • //  22.09.2003
«Новая драма» открылась «Трансфером» Максима Курочкина
«Трансфер» -- двенадцатая из известных мне пьес Максима Курочкина (р. 1970); некоторые, впрочем, я знаю только по названию. Первой довелось прочесть «Стальову Волю», которую жюри «Антибукера» в 1998 году удостоило специального поощрительного приза «За поиск новых путей в драматургии». Это была отлично закрученная история о польских панах, киевлянину Курочкину ненавистных. В ней шляхтичи, ксендзы, крики «Смерть хлопам!» и «Клянусь маткой найсвентшей!» размещались внутри боевого звездолета, скорее метафизического, чем из science fiction... >>
//  читайте тему:  Театр
  • //  22.09.2003
На фестивале «ПерфорМания» выступил Театр ZERO
Три столика. На каждом белая скатерть. На одном табличка Reserved. В воздухе висит пустая рамка для картины. За одним из столиков сидит наголо обритый молодой человек в белом свитере и столь же белоснежных штанах (каждая штанина сантиметров на пятьдесят длиннее ноги, за стопой волочится шлейф). Он что-то быстро пишет-пишет-пишет на стикерсах и клеит-клеит-клеит их на черный чемоданчик. Этот молодой человек -- Константин Гроусс, автор идеи и постановщик спектакля «Интуиция формы» танцевального проекта «Театр ZERO»... >>
//  читайте тему:  Театр
реклама

  БЕЗ КОМMЕНТАРИЕВ  
Яндекс.Метрика