У сценических произведений Чайковского в Германии, как и во всем мире, судьба сложилась странно -- если его балеты давно и прочно вошли в актив немецких театров, то к операм, из-за страха перед русским языком, стали подступаться только в последние годы. Причин такого внезапного интереса несколько -- это и репертуарный голод театралов, и глобальная пропаганда русской оперы, учиненная Валерием Гергиевым (который, кстати, уже несколько лет как обосновался на одном из крупнейших оперных фестивалей Германии, в Баден-Бадене). Естественно, взоры режиссеров обратились прежде всего к «Пиковой даме», самой значительной опере Чайковского. В Баварской государственной опере последний раз ее ставили почти двадцать лет назад -- с советскими певцами (Атлантов, Ворошило, Образцова), с советскими же режиссером и дирижером (Иоаким Шароев и Альгис Жюрайтис). Это была копродукция с Большим театром, знак уважения к одному из шедевров русской культуры, а заодно и своеобразный ликбез.

К лету 2001-го, когда поспела новая версия оперы в постановке Дэвида Алдена, одного из самых модных режиссеров последних лет, «Пиковая дама» в рекомендациях уже не нуждалась: ее успели поставить и в нью-йоркской Metropolitan Opera, и на оперном фестивале в Глайндборне. Но Алдену, судя по его работе, музыка по-прежнему казалась чужой и довольно-таки проблематичной в отношении сценического воплощения. Поэтому он избрал путь наименьшего сопротивления и построил действие на штампах (от водки до медведей на улицах), используя ту сумму знаний о России, которой обладает среднестатистический иностранец. В чем и преуспел. Действие в баварской «Пиковой даме» развивается в затхлом советском учреждении начала 50-х, где Герман -- мелкий клерк, а его окружение -- безликая толпа военных, гэбэшников, обыкновенных служащих. Из общей массы выделяется старуха Графиня, одетая по моде XVIII века, и светская львица Полина, расхаживающая в офицерском костюме и с сигарой. Героев освещают кремлевские звезды, на сцене эпизодически мелькает тот самый русский медведь, что должен бродить по нашим улицам, призрак Графини выезжает к Герману на больничной койке вроде тех, которые сейчас стоят в «Склифосовском». Когда в пасторали «Искренность пастушки» на сцену выскакивает трансвестит в красной балетной пачке и с волшебной палочкой, волнение публики, пытающейся понять мысль режиссера, доходит до предела. Собственно, понимать здесь нечего. Заменив логическую концепцию килограммами декора, Алден старался превратить «Пиковую даму» в некий политический карнавал с многозначительными символами, но его выдала музыка, никак не желающая мириться с режиссерской беспомощностью. Публика, равнодушно отнесясь к постановке, отдает свои аплодисменты певцам -- талантливой шведке Кристине Далайман (Лиза), выдержавшей битву с русским языком, и великолепному киевлянину Владимиру Кузьменко (Герман).

«Пиковая дама» вполне отвечает общей тенденции западного оперного театра: при очень профессиональном и академичном музыкальном решении новаторская, иногда радикальная режиссура. Степень успеха каждый раз зависит от режиссера -- если «Травиата» Гюнтера Кремера здесь идет восьмой сезон кряду, то моцартовское «Милосердие Тита» в постановке Мартина Данкана, несмотря на сильный состав певцов, вызывает у избалованной публики очень спокойную реакцию. Попадаются и шедевры -- как, например, «Тристан и Изольда» Вагнера, что поражает и четкой концепцией (специалист по Вагнеру Петер Конвичный) и выдающимися вокальными работами (Вальтрауд Майер в роли Изольды). Оппонент Мюнхена, Гамбургская государственная опера, исповедует другую религию. Здесь есть и первоклассный современный театр («Лоэнгрин» Вагнера, «Замок Герцога Синяя Борода» Бартока -- оба спектакля сделаны Петером Конвичным), и классика («Любовный напиток» Доницетти в постановке легендарного Жан-Пьера Поннелля). Но в чем гамбургцы превзошли своих мюнхенских коллег, так это в балете. Двадцать пять лет собирает полные залы знаменитый спектакль Джона Ноймайера «Иллюзии «Лебединого озера». Собственно, балет почти лишился своего сюжета: под знакомую музыку развивается совсем другая история -- жизнь знаменитого Людвига Баварского; призрачные лебеди у озера -- лишь одна из трех иллюзий безумного короля. Если оперная музыка Чайковского, как выяснилось на примере «Пиковой дамы», крайне болезненно реагирует на режиссерские новшества, то его балеты предоставляют бескрайний простор для фантазии постановщиков. Собственно, хореография -- лишь одна из составляющих в спектакле Ноймайера. В «чистом» виде она представлена лишь единожды -- в одном из видений Людвига Баварского, которое так и называется -- «Лебединое озеро». Здесь сложная, с акробатическими выкладками, хореография Ноймайера уступает место оригинальной редакции Петипа--Иванова, кажущейся несколько схематичной. Одетта, выбеленная гримером до состояния мумии, -- воплощение чистого танца, осколок русской романтической традиции (символично, что эта роль поручена российской балерине Анне Поликарповой), заброшенный в психологическую пьесу времен декаданса. Рано или поздно Петру Ильичу придется расстаться со своей «русскостью» и «прогнуться» под прагматичный стиль современного театра. Насколько удачно пройдет ассимиляция Чайковского на европейских сценах, зависит уже от таланта того или постановщика.