"Бессмертный" ("Октябрь", №6) -- третья крупная вещь Ольги Славниковой, решительно заявившей о себе романом "Стрекоза, увеличенная до размеров собаки". Если осенью 1997 года, когда "Стрекоза..." нежданно залетела в букеровский шорт-лист, изрядная часть литераторской тусовки знать не знала писательницы из Екатеринбурга, то четыре года спустя имя Славниковой более чем "засвечено". Она успела поработать в жюри трех престижных премий, напечатала кучу статей и рецензий во всех статусных журналах, кое-кого разнесла в пух и прах и (это редко случается с критиками из писателей) умно оценила свершения многих коллег. И все это не в ущерб главному: вослед "Стрекозе..." появился роман "Один в зеркале" (1999), ныне мы читаем "Бессмертного", а "Новый мир" анонсирует еще один роман. Такой напор впечатляет и сам по себе, но особенно -- при внимательном чтении славниковской прозы. Медленной, болезненно пристальной, обволакивающей персонажей и читателей цепкой паутиной безнадежности.

Славникова пишет об одиночестве и взаимонепонимании "бедных людей", что обречены мучительно соприкасаться друг с другом и волочить на себе груз неуклюжей и бесформенной жизни. Они живут, инстинктивно подчиняясь заведенному порядку или лихорадочно изобретая "другую реальность". Тешась несфокусированными воспоминаниями или громоздя "прожекты". И всегда переживая настоящее как дурной сон, наваждение, идиотский утомительный аттракцион, куда завлекли тебя ушлые колдуны-мошенники. Крутишься на чертовом колесе, а соскочить не можешь. Деньги плачены. Приз какой-то полуобещан. И потом еще вопрос, не оштрафуют ли тебя, коли пожелаешь сойти? Как занесло сюда героев? Уже и не вспомнить. Наверно, кто-то страшный присудил: катайтесь. Зачем? А кто его знает? Может, поглумиться над бедным человеком хочет, может -- для своей корысти, а может -- просто так.

Но на всякий яд есть противоядие. Ответом на тотальное колдовство могучего Анонима (Судьбы, Власти, Истории -- возможны варианты) становятся "магические опыты" замордованных неудачников. Вернее -- неудачниц. Трех женщин, сгрудившихся вокруг много лет парализованного ветерана Великой Отечественной войны, «бессмертного». В нем -- то ли отключенном от химерного мира тяжким недугом, то ли не снисходящем до этой мельтешни -- жизнь. Тяжелая, неповоротливая, самодостаточная. Умрет «бессмертный» -- все кончится. И для жены, -- ибо только мужем привыкла она держаться, только он гарантия надежности в глумливом мире призраков -- старых и новых. И для падчерицы, подбирающей для своих чувств к отчиму "практическое объяснение" (главная статья дохода -- ветеранская пенсия). И для тетки из собеса, существующей за счет истерического "сострадания" своим подопечным и потому жадной до их -- реальных или сходу изобретаемых -- злосчастий. "Бессмертный" должен жить. А потому надо огородить его от окружающей жизни, каковую кто-то близоруко считает "реальной", а персонажи Славниковой -- наколдованной. Вот и останавливает время падчерица -- вешает в комнате портрет Брежнева (с коим постепенно отождествляется многопудовый паралитик), запрещает близким говорить о делах сегодняшних, даже монтирует телевизионные отчеты о двадцать-каких-то съездах КПСС. А заодно обманывает и себя. Заменяет объяснение с улетучивающимся мужем мазохистскими фантазиями. Пытается вписаться в игры негодяев-волшебников: участвует в избирательной кампании некоего прохвоста и, разумеется, оказывается "крайней", ответственной за проплату выборов, а после "победы" -- ненужной. Только самообманы (падчерицы, жены, тетки из собеса) проходят успешнее, чем обман «бессмертного». Ибо ветеран -- в отличие от так или иначе паразитирующих на нем женщин -- обманываться не рад. Жить не хочет. (Пожил свое.) Вне зависимости от того, понимает ли, что кругом творится. «Бессмертный» хочет умереть. И борется за смерть, стараясь -- раз за разом, год за годом -- накинуть на шею удавку (поясок от халата, бинт, ленточку), как когда-то, служа в разведке, накидывал ее на шеи немцев.

Старик своего добьется. Только удавка не понадобится. Разорется на кухне тетка из собеса, обличая «махинаторшу»-падчерицу. Сдаст сердце. И уволочет за собой на тот свет настоящий человек (подзаголовок "Бессмертного" -- название приснопамятной повести Бориса Полевого) и собесовскую дуреху (хватит ее на месте преступления кондрашка), и падчерицу (только что расплевавшуюся со своими «благодетелями», проигравшую все), и жену, для которой жизнь уже давно была равна смерти. Такое вот колдовство. Бездарное, зажатое, несуразное. Мало чем отличающееся от глобального -- того самого, что породило эфемерные выборы, очереди обманутых вкладчиков, лживые зеркала, скособоченные рекламы, промокшие туфли, несъедобные гамбургеры, воскресающих мертвецов, гомонящие толкучки, плавающие цены, паленую водку, фиктивных родственников, расстроенные телевизоры с придурковатыми программами и всю прочую нежить. И кто ее только наколдовал?

Действительно, кто? Нет в романе Славниковой зловещего всесильного мага. И масоны тоже не просматриваются. А удачливые (на час!) мерзавцы так похожи на обездоленных (и упоенных своим несчастьем) обывателей, так нелепы, мечтательны и опрометчивы, так, в сущности, безвольны и глупы, что невозможно признать их виновными. Много чести. Не может кучка ублюдков остановить время, растворить реальность в снах, уничтожить память, ответственность, волю к жизни и любовь к ближнему. Такое -- по-своему "бессмертное" -- состояние достигается лишь в "индивидуальном порядке". Стоит только захотеть -- мигом станешь ведьмой либо чародеем. Не умелым, конечно, ущербным, обреченным на проигрыш. Но других, кажется, не бывает. Так что лучше оставаться просто людьми. Души которых светятся в несчастных персонажах Ольги Славниковой. Слабо, но все же светятся.

Может, не все так безнадежно? Может, поймут бедные волшебники, что колдовство опасно для их собственного здоровья? (Это не только к ним относится.) Может, займутся делом? Шанс есть -- порукой тому творческая и личностная энергия Ольги Славниковой. Каковая живет, пишет и ухитряется любить своих героев здесь и сейчас.