У нас тут в Петербурге исправно работает беспроволочный телеграф. Как только где-то в подвале, под крышей, на малых сценах и просто в комнатах прорастет живое искусство театр, о том очень скоро воздушно-капельным путем становится известно, и вот уже стар сидит в проходе, а млад висит на люстре и «в городе все об этом только и говорят».

Нынче в городе все только и говорят, что про актерский курс Григория Козлова в Театральной академии. Курс пятый, выпускной. Два года назад они сыграли на Малой сцене академии премьеру «Идиота», и слава курса с тех пор растет и крепнет.

Козлов взял роман от начала до именин Настасьи Филипповны. Актеры разыгрывают текст, как есть, -- во всех подробностях диалогов, психологических переливов, сшибок характеров, сплетения сюжетных линий. Безусильно удерживая внимание четыре часа. Во втором антракте поймал себя на чувстве, испытанном, когда впервые смотрел «Войну и мир» Петра Фоменко: «Как хорошо -- еще целый акт впереди!»

Есть работы просто точные, есть сильные, есть поразительные. 12 лет в Петербурге существует независимая актерская премия имени Владислава Стржельчика, жюри -- вдова актера Людмила Шувалова, Алиса Фрейндлих и Кирилл Лавров, которого теперь сменил Олег Басилашвили. Премию присуждали и маститым актерам, и совсем молодым, но такого еще не было: в этом году авторитетнейший триумвират отдал ее трем студентам -- исполнителям (в очередь) роли Мышкина. Так-то! Мышкиных на одном курсе нашлось трое и две Настасьи Филипповны (тогда как для сериала Владимира Бортко при всероссийском кастинге и одной удовлетворительной не сыскалось).

Главное -- есть целое. Без всяких эффектов, без декораций (немного мебели, одна белая занавеска), при минимуме постановочных режиссерских приемов вырастает и дышит Достоевский. За двухлетнюю работу над спектаклем (а взялись за него с уж совсем младых студенческих ногтей) роман вполне размят и присвоен, и совсем нет того, что делает невыносимыми буквально все сериалы по русской классике, когда слова XIX века произносятся с мелодикой и фонетикой сегодняшней плебейской речи.

Этот спектакль самим фактом своего существования посрамляет весьма популярный нынче на театре тренд. Поскольку общество враждебно культуре, театр-де должен, потакая обществу, перестать быть ее, культуры, частью. Сколько мы слышим разглагольствований про пресловутого современного зрителя с его будто бы телевизионным и клиповым сознанием, про всякие там поколения MTV, про то, что этому зрителю нужно быстро, просто, пестро и смешно, а другой попкорн он и в рот взять не захочет. И что? На сцене очень молодые люди, которые на улице вполне вольются в обычную молодежную толпу, однако нет у них никакого клипового сознания, а есть вкус и настоящее понимание (да!) великой прозы, полное эмоциональное погружение в нее. А в зале тоже очень молодые зрители, но пирсинг в ноздрях и бровях ничуть не доказывает, что единственный их дом -- «Дом-2». Напротив, судя по тому, как они принимают спектакль, Достоевский -- их духовный дом тоже.

Вокруг этого курса, как всегда бывает с яркими выпусками театральных институтов, образовался свой фан-клуб. Это показала последняя премьера -- «Женитьба Бальзаминова». Принимали на ура -- авансом. Играют в Учебном театре, пространстве, много больше Малой сцены, его еще предстоит надышать. Остроумные режиссерские решения и славные актерские работы соседствуют с очевидными длиннотами, ритмическими провисами. Нет еще постоянного любовного следования за изгибами дивного узорчатого текста Островского -- что-то ловко и смачно, а что-то проболтано-прокрикнуто. Спектаклю, конечно, надо налиться соком, приобрести уверенность. Но в нем есть то, что и в «Идиоте» подкупало, -- энергия свободы.

Прежде в актерской педагогике мастеров следовало бояться и трепетать перед ними -- в этом театральные институты служили преддверием театру, и диктатура на курсе готовила будущих актеров к тоталитарной системе «главный режиссер -- труппа». Но вот явилась на наше счастье «Мастерская Петра Фоменко», и оказалось, что театр может быть устроен не на страхе (который приводит к зажиму, не только мышечному, а прежде всего душевному), но на основе всеобщей взаимной любви и бережности. Так же и у Козлова -- студенты на сцене излучают такую витальность, такую энергию счастливой экзистенции быть молодым, сильным, красивым, темпераментным, талантливым, что не остается сомнений: эти цветы распускаются только от любви и бережности.

Сейчас Козлов репетирует «Старшего сына» Вампилова; вместе с ним и с работами студентов-режиссеров на курсе получится 11 спектаклей. То есть к выпуску это будет готовый театр: с режиссером-лидером, труппой, репертуаром и своей публикой. И что с ним делать?

Боюсь, делать с ним нечего.

Все повторяется.

Когда-то знаменитый курс «Братьев и сестер» Аркадия Кацмана -- Льва Додина, чьи учебные спектакли были в городе культовыми, популярнее всех тогдашних академических китов, почти целиком отправился по распределению куда-то в глухомань, из которой потом ребята поодиночке с трудом выбирались. Следующий курс, который вообще играл учебный спектакль «Ах, эти звезды!» во дворце спорта (столько было желающих на него попасть), рассеялся по разным театрам. И только когда Додин возглавил Малый драматический, ученики двух поколений постепенно собрались под его крыло, образовав легендарную теперь труппу.

Десять лет назад на курсе Владимира Петрова режиссер Лев Стукалов поставил несколько спектаклей, опять-таки сделавших очевидным: родился театр. Ему позволили быть, создав штатные единицы в недрах «Петербург-концерта». Этот «Наш театр» на полуптичьих правах играл в Театре эстрады, который в прошлом году вывели из подчинения «Петербург-концерта», -- дальнейшие виды труппы Стукалова на будущее туманны. Во всяком случае, своего дома как не было, так и не светит.

Григорий Козлов -- талантливый режиссер и педагог. Талантливый режиссер не обязан сам себе быть Дягилевым. Прекрасно, когда режиссерский и менеджерский талант соединяется в одном человеке, но все-таки Валерий Фокин исключение. А правило в том, что талантам надо помогать.

В Москве с этим лучше. Там не только театральные генералы росчерком градоначальника получают штат и здания под театры, образовавшиеся из их курсов. Но той же «Мастерской Фоменко», «Студии драматического искусства» Сергея Женовача и еще нескольким интересным и перспективным театральным новообразованиям государственная и спонсорская поддержка дает возможность работать. В Петербурге же стеснительный трудоголик Козлов собирается, да все никак не может пойти к председателю городского комитета по культуре -- «я ведь каждый день репетирую». Притом понятно, что решение об открытии театра принимается на уровне значительно более высоком. Григорий Михайлович на него и надеется, вроде как есть способы «писать на высочайшее», а там уж многие уважаемые люди подпишутся, и чуть ли не деньги тогда найдутся... Вспомнишь тут, как Маша Миронова в «Капитанской дочке» весьма удачно встретила в парке прогуливавшуюся императрицу и не упустила случай припасть к ее ногам.

Это противоестественно. Так не должно быть. Почему существование нового дела должно зависеть от воли и вкуса (как правило, пошлейшего) начальства? Во всем мире давным-давно выработаны механизмы и рождения, и эвтаназии театров. Интересная творческая заявка имеет шанс найти государственную (через министерства культуры, культурные представительства, муниципалитеты и т.д.) и частную (соответствующие фонды, гранты, меценаты) поддержку. Но у нас чиновники следуют Тени Шварца: «Никаких перемен. Как было, так будет. Никаких планов. Никаких мечтаний». Куда проще по имеющимся графам бюджета скупо финансировать существующие театры (значительную часть которых забыли похоронить), чем иметь головную боль с новорожденным театром.

В общем, пока вопрос, кто и где поставит запятую в заголовке, открыт.