Как и многие даты, связанные с историей русских на Кавказе, 200-летие вхождения Абхазии в состав Российской империи -- юбилей весьма противоречивый. Эти 200 лет полны трагедий, нелепостей и недоразумений: Россия то вмешивалась в вопросы преемственности власти, то забывала о том, кому Абхазия принадлежит с точки зрения международного права, то массово выселяла жителей, которых перед этим сама же приняла в подданство.

История Абхазии уходит корнями в античность и даже глубже. Россия и русские выходят на эту сцену сравнительно недавно, но все же больше чем 200 лет назад. В августе 1770 года генерал-майор русской службы граф Готлиб фон Тотлебен отбил у турок Кутаиси, и вскоре к нему обратились посланники абхазского князя Левана Чачба (по-грузински Шервашидзе) с просьбой принять абхазский народ под российское покровительство. Тогда переговоры были сорваны из-за того, что некая партия буйных абхазцев отбила и угнала табун лошадей, принадлежавших русскому отряду. Миссия Тотлебена в Грузии завершилась, а Леван через некоторое время принял ислам и присягнул на верность Стамбулу, который в свою очередь отдал ему Сухум-Кале в наследственное владение.

Сын Левана Келиш-бей укрепил абхазское княжество, отобрав у Мегрелии крепость в устье Ингури и на время задержав в аманатах (заложниках) мегрельского наследника. В 1803 году Мегрелия присоединилась к закавказским владениям Российской империи. Главнокомандующий в Грузии князь Павел Дмитриевич Цицианов потребовал от Келиш-бея вернуть заложника. Келиш-бей не обиделся, а, напротив, задумался о сближении с русскими. Он предоставил убежище высокопоставленному беглецу из Турции и дал ему возможность уехать в Россию. Этого Стамбул не простил: турки составили циничный заговор с детьми Келиш-бея, пообещав княжество за голову отступника. Поздним майским вечером 1808 года, возвращаясь из гостей, Келиш-бей вошел в свой дом и был в упор застрелен из пистолета собственным сыном Арсланом.

Народ, обладающий обостренным чувством справедливости, не принял отцеубийцу и провозгласил князем его брата Сефер-Али-бея Чачба, который сразу же обратился за поддержкой к русскому командующему в Грузии генерал-фельдмаршалу Ивану Васильевичу Гудовичу. Арслан же сохранил контроль над Сухумом и ждал помощи от турок. Сефер попытался штурмовать Сухум, но вышло так неудачно, что самому ему пришлось бежать в Имеретию, уже прочно занятую тогда русскими.

17 февраля (29 февраля по новому стилю) 1810 года император Александр I издал манифест о присоединении Абхазского княжества к Российской империи. Но манифест, как это случается в России, поспел несколько прежде времени: Сухум-Кале все еще оставался во власти Арслана, то есть под контролем Турции.

Сменивший Гудовича генерал граф Александр Петрович Тормасов, осенью 1809 года отбивший у турок Поти, просил командование Черноморского флота поддержать его с моря. 9 июля 1810 года эскадра под командованием капитан-лейтенанта Додта показалась на рейде Сухума и начала орудийный обстрел крепости. На третий день, когда от крепости -- и, по чести сказать, от города -- не осталось камня на камне, гарнизон бежал в горы, бросив знамена и 62 османские пушки. Лишь после этого Сефер -- теперь христианин по имени Георгий -- вступил в разрушенную столицу в сопровождении ста русских пехотинцев и торжественно принял императорскую грамоту, знаки инвеституры и орден Св. Анны I степени. Но настоящая война за Абхазию была еще впереди.

Турецкий Сухум-Кале был большим и весьма симпатичным городом: предполагают, что в нем было до 600 тыс. населения (такого размаха абхазская столица с тех пор не знала уже больше никогда), исправные водопроводы и живописные предместья, утопающие в садах. После обстрела 1810 года все это лежало в руинах, а большая часть населения (преимущественно турецкого или лояльного к туркам) ушла вместе с гарнизоном. Сами абхазцы тогда еще не имели обыкновения жить в городе, а русских было совсем мало -- едва хватало, чтобы защищать остатки крепости, и в той половина гарнизона ежегодно вымирала от болезней: когда город опустел, пришла в негодность система водоводов и ирригации, и по окрестностям расползлись зловонные болота.

Кроме крепости в городе осталась обитаемой одна улица и небольшой базар. К местным жителям русские относились так, как обычно относятся колониальные гарнизоны к коренному населению, то есть со страхом и недоверием: абхазцы, по их мнению, отличались ленью, коварным нравом, склонностью к бродяжничеству и работорговле. Жертвами последней были мегрелы и имерентинцы из-за Ингури или отбившиеся от гарнизона русские солдаты. Покупателями же -- турки в Анапе: тогда русский путь в Абхазию лежал исключительно с юга, через Грузию, потому что к северу от Пицунды и до самой Кубани была территория непокорной Черкесии с цепочкой турецких крепостей вдоль берега Черного моря.

«Гарнизон Сухума жил как бы в постоянной блокаде, -- сообщает историк Кавказской войны Василий Потто. -- Нужно ли было нарубить в ближайшем лесу дров или накосить сена -- солдаты посылались вооруженными командами. Никто из абхазцев не впускался в крепость вооруженным. Сторожевая цепь с ружьем у ноги днем выдвигалась вперед на 100 шагов от крепости. На ночь она убиралась, но крепостные ворота тогда запирались, а за стены выпускались собаки, которые оберегали гарнизон от нечаянных ночных нападений, громким лаем давая знать о приближении абхазцев, которых они ненавидели».

К началу 1820-х годов трудности владения Абхазией вызвали в далеком Петербурге мысль о возвращении провинции туркам. Командующему Кавказским корпусом генералу Алексею Петровичу Ермолову приходится убеждать правительство империи в необходимости удержания Абхазии. В Абхазии удобные бухты, необходимые для снабжения войск в Закавказье. Абхазия закрывает Мегрелию и Имеретию от набегов горцев. Если вернуть ее туркам, Имеретия, Гурия и Мегрелия станут ожидать такой же участи и для себя, будут искать расположения турок заранее и поднимать мятежи, которые турки охотно поддержат. Ермолов не забывает и о гуманистических мотивах: «По уступке Абхазии торг невольниками усилится в полной мере. И между тем как все государства прилагают столько забот о прекращении продажи негров, мы, хотя и невольно, будем содействовать торговле людьми».

То ли Ермолов, то ли сама судьба решает вопрос о сохранении Абхазии в составе Российской империи. В феврале 1821 года умирает князь Георгий. В стране мгновенно начинается смута: многочисленные родственники умершего хотят сами решать, кому править Абхазией, а Петербург медлит высказать свою точку зрения, временно доверив бразды правления вдове Георгия, Тамаре. Абхазия гудит: на следующий день после смерти Георгия абхазцы нападают на русскую команду, высланную за дровами: один убитый, четверо раненых. Комендант Сухума майор Могилянский считает, что главный виновник смуты -- брат Георгия, мусульманин Хасан-бей. Могилянский получает от Ермолова приказ во что бы то ни стало захватить Хасан-бея и прибегает к хитрости: князя приглашают в Сухум якобы на совещание, а когда он входит, оставив во дворе вооруженную свиту, на него кидаются солдаты с веревками. Свита пытается спасти Хасана, но солдаты встречают ее штыками и даже убивают двух именитых владетелей из горной части Абхазии, которую тогда называли Цебельдой.

Хасан, кстати, окажется не таким уж непримиримым -- в начавшейся войне он попытается оказать содействие русским и даже прямо спасет небольшой отряд, едва не замерзший зимой в горах по дороге из Сухума в Мегрелию. Это не поможет ему избежать ссылки в Иркутск. Абсолютно разочарованный Хасан вернется в Абхазию лишь в 1828 году и еще несколько лет потратит на то, чтобы ему отдали отобранную при аресте родовую шашку. История дойдет до императора Николая I, майора Могилянского разыщут в Херсоне, он станет врать, что купил неизвестно чью шашку у некоего поручика за 150 голландских гульденов. Справятся у командующего на Кавказе генерала барона Розена. «Никакое оружие не продается здесь без больших или меньших рассказов о его истории», -- укажет Розен на один из неискоренимых кавказских обычаев. После этого шашку по императорской резолюции отберут у Могилянского и вернут владельцу -- и только тогда Хасан, кажется, окончательно смирится с русскими.

А летом 1821 года эффект от коварного ареста Хасана не заставляет себя ждать -- страна восстает уже целиком. Теперь мятежом руководит отцеубийца Арслан. Гарнизон в Сухуме просит помощи. Ближе к осени командующий в Имеретии генерал-майор Петр Дмитриевич Горчаков собирает отряд в 600 человек при двух орудиях и лично ведет его против Арслана. В Самурзакани, которую сейчас назвали бы Гальским районом, отряд догоняет молодой выпускник Пажеского корпуса, брат умершего Георгия Дмитрий Шервашидзе (Чачба). 13 ноября 1821 года Горчаков и Арслан встречаются прямо на берегу моря, у мыса Кодор. Абхазцам поначалу удается смять шедшую в авангарде русских мегрельскую конницу, но затем начинают говорить пушки, противник приходит в замешательство и наконец бежит. Среди русских и мегрел -- 77 убитых, абхазцев никто не считает. 30 ноября в княжеской резиденции Лыхны Дмитрий получает знаки инвеституры.

Но Дмитрий, хоть и носит княжескую фамилию, вырос в Петербурге и даже, кажется, не говорит по-абхазски. Он явно не дотягивает даже до тех «варягов», которых Россия сейчас направляет для управления своими кавказскими провинциями. Дмитрий совсем чужой у себя на родине и к тому же очень молод. Как только Горчаков уходит обратно в Имеретию, Арслан снова нападает на Лыхны, и только оставленные там две роты русского гарнизона спасают князя. Ненадолго: осенью 1822 года этого человека, который, видимо, тяжело переживал свое фактическое изгнание из имперской столицы, отравят по приказу все того же Арслана.

Вместо Дмитрия по настоянию Ермолова князем становится его брат Михаил, который вырос и воспитывался в Абхазии, был абсолютно лоялен к русским и уже имел богатый военный опыт. Он еще не знает, что ему предстоит управлять Абхазией больше 40 лет -- до 1864 года, когда будут упразднены владетельные права династии Шервашидзе (Чачба) и провинция станет Сухумским отделом Кутаисского генерал-губернаторства, а потом Сухумским округом Кутаисской губернии. Арслан пытается отравить и Михаила, но тот инстинктивно проверяет отравленную воду на собаке. Злодеем оказывается отравитель Дмитрия -- и его вешают в Лыхны. Это не самое оптимистическое начало. В 1824 году Абхазия снова охвачена мятежом настолько, что требуется вмешательство Горчакова. Отряд в 1400 человек из русских и мегрел снова с боем, с большими потерями прорывается за Ингури, через Самурзакань на Сухум, причем местами пробиться удается только при поддержке корабельной артиллерии брига «Орфей» и фрегата «Светлана».

Михаил и две русские роты в это время осаждены мятежниками в Лыхны -- там в уменьшенном масштабе разворачиваются все обыкновенные события кавказской войны: мятежники занимают колокольню церкви, чтобы снайпер бил с нее во двор русского расположения, а русские ночью высылают партию в 20 человек, которая должна вышибить противника из церкви и навсегда отбить охоту к ней приближаться. Это удается в полной мере: единственный выживший в ночной резне абхазец навсегда переходит на сторону князя Михаила. Но осада продолжается еще несколько дней -- пока Горчаков не дождется в Сухуме подкрепления, не перебросит отряд в два приема морем в район нынешней Гудауты и не разгонит наконец мятежное скопище. Арслан бежит в Черкесию, но окончательно подавить мятеж удается только к 1827 году. В Самурзакани (нынешний Гал) приходится на несколько месяцев оставить специальный отряд из 300 солдат при одном орудии -- едва ли кто-то думал тогда, что через 170 лет в этом же месте придется держать целый миротворческий корпус под эгидой СНГ.

В 1826 году Турция официально уступила России Сухум-Кале по так называемой Аккерманской конвенции. В 1827 году султан сам же аннулировал конвенцию, но в 1829-м, после очередной победы России над Турцией, ее параграфы вошли в Адрианопольский мирный договор. И тут выяснилось: петербургские дипломаты мало знали о том, что все это время делали в Абхазии российские военные. Оказалось, дипломаты все еще считали Абхазию, фактически завоеванную Горчаковым для Михаила Шервашидзе, принадлежностью Турции -- за исключением, возможно, Сухум-Кале. «Очевидно, тогдашняя русская политика недостаточно ценила факты, совершавшиеся на Кавказе, и не умела угадать громадной роли этого края в истории России», -- сокрушенно замечает Василий Потто, не подозревая, что поставленный им диагноз будет верен и в XXI веке.

...21 мая 1864 года в лагере главнокомандующего на Кавказе великого князя Михаила Николаевича близ нынешней Красной Поляны отслужили благодарственный молебен по случаю завершения длившейся полвека Кавказской войны. Для Черкесии -- огромной территории между Кубанью, Абхазией и Черным морем -- это далеко не праздник. Некоторые племена уничтожены целиком, десятки тысяч уцелевших либо выселяются на равнину под контроль русских приставов, либо покидают родные места, отправляясь в изгнание в Турцию. Гавани Абхазии -- отправная точка этого скорбного пути, настолько тяжелого, что у черкесов до сих пор не принято есть черноморскую рыбу, которая оскверняла останки сотен умерших, выброшенных за борт по дороге. Многие абхазские мусульмане -- хотя и не такие неистовые, как черкесские, чеченские или дагестанские, -- тоже уходят за море. Этот процесс исхода-изгнания (мухажирства) растягивается больше чем на десятилетие. Последний крупный всплеск мухажирства происходит в Русско-турецкую войну 1877--1878 годов: считается, что тогда ушло до 200 тыс. абхазцев...

В том же 1864 году Россия решает, что княжество в Абхазии больше ни к чему. В июле 58-летний князь Михаил уходит в отставку с сохранением всех прав состояния, а его страна становится Сухумским отделом Кутаисского генерал-губернаторства. В ноябре 1864 года Михаила арестовали, подозревая, видимо, его недовольство русскими управленческими нововведениями, и выслали в Ставрополь. Он умер в Воронеже весной 1866 года.

А в июле того же года в Лыхны началось так называемое «странное восстание» абхазцев -- гром грянул, когда надменные русские чиновники собрали народ для чтения документов о земельной реформе и отмене крепостного права. Никакого крепостного права в Абхазии никогда не было, и собравшиеся попытались объяснить это окружному начальнику и сопровождавшим его бюрократам. Ответ был получен в том смысле, что с начальством положено разговаривать обнажив голову. Абхазцы отвечали, что обнажают голову только в церкви, и тут же перебили окружного начальника, двух чиновников, четырех офицеров и полсотни казаков. Восстание, разумеется, подавили, а участвовавшего в нем сына Михаила Шервашидзе (Чачба) Георгия, которого мятежники провозгласили князем, выслали в войска в Оренбург. После восстания считавшуюся особо неблагонадежной Цебельду выделили в отдельное управление внутри Сухумского округа и полностью депортировали в Турцию ее абхазское население. В это же время в Абхазию в массовом порядке заселяются русские, греки, мегрелы и армяне.

Разумеется, империя приносит в Абхазию и блага цивилизации. Через ее территорию строится шоссе из Новороссийска в Батум. Оживляется движение по так называемой военно-сухумской дороге, которая через горы связывает Сухум с Тебердой (сейчас этот путь в запустении, его только планируется восстановить). Облагораживается ландшафт, осушаются болота, высаживаются прекрасные парки. Сухум расцветает десятками фешенебельных гостиниц, постепенно превращаясь в престижный город-курорт. Разворачиваются плантации табака. Перед первой мировой в Абхазии не менее 400 предприятий. Но в 1917 году Российская империя впадает в коллапс. И начинается уже совсем другая история. В которой, правда, участвуют практически те же лица: к революции с момента последней крупной депортации абхазцев минуло всего-то 40 лет...