У Баварского госоркестра неофициальный статус воплощенной европейской традиции. Это самый древний оркестр в Германии (его возраст отсчитывают с середины XVI века) и едва ли не самый славный (в активе -- премьеры Вагнера, а также Рихард Штраус, Ганс фон Бюлов, Бруно Вальтер в качестве музикдиректоров). С 2006 года исторически заслуженными баварцами руководит американец японского происхождения и антиконсерватор в системе европейских координат Кент Нагано -- признанный интеллектуал и специалист по современной симфонической музыке. Альянс Нагано и Баварского госоркестра производит сильное впечатление, в том числе потому, что Нагано ни разу не революционер. Он объединяет современный и традиционный контекст, мешает разум с чувствительностью и достигает большой убедительности, чему рады не только в Баварии, но также в России, где Нагано некоторое время назад был почти реальным партнером Российского национального оркестра. Но последние лет семь он не приезжал. Его как будто сухо рационализаторский и вместе с тем упрямо страстный стиль несколько позабылся, но теперь мгновенно ожил в подробностях.

Начали с «Метаморфоз для 23 струнных инструментов» Штрауса -- принципиального в европейской истории и в общем-то редкого в Москве сочинения: оно по случаю оказалось здесь страшно популярным. По крайней мере, несколько дней назад его сыграли Валерий Гергиев и оркестр Мариинского театра. Их исполнение было безупречно гладким в интонационном отношении, шаманским в смысле формы (как часто бывает у Гергиева с модерном) и заканчивалось печальным концом -- почему-то неожиданно.

Баварцы проиграли мариинцам в звуковой стройности. Но обобщенная ворожба мариинского исполнения просто не сопоставима со свободой мысли, чувства, тембра и отношения к пластике сюжета, с точностью переживания формы и рельефностью счастья и горя в баварско-нагановской версии, даже несмотря на шероховатость интонационной фактуры.

Те же свобода, точность и моцартовская рельефность сделали успех второму и главному номеру программы -- раритетному в наших краях Брукнеру. Седьмая симфония -- одна из самых «легких» в массивном наследии органиста-эзотерика -- это был аттракцион не только невиданной репертуарной щедрости, но и вызывающего оркестрового класса. При том что Нагано спрямил линии многоэтажного брукнеровского здания, отодвинув струнные (в первую очередь скрипки) на вторые роли, вся постройка вышла слепяще ясной и крепкой без тяжеловесности. Нагано просто поставил ее на огромно-изящную гору духовых инструментов, те в свою очередь проявили невиданное в здешних местах мастерство -- и выдающийся кларнет, и валторны, валторновые тубы, тромбоны, выступавшие потрясающе стройными хорами, с мягкой виолончельной атакой и так послушные точеной дирижерской пластике, как не бывает. Словно они скрипочки какие. Месиво мистической зыби и экстатического примитивизма этой «оркестровой мессы» может быть развернуто и по-другому, но у Нагано с баварцами оно стало цирком смелого, рукастого, плечистого мастерства, совершенно искупающего возможный недостаток духовидческого исступления. Тем более что подниматься в воздух эту медную гору дирижер заставлял более-менее одним взглядом. К тому же гор такого качества и класса отсюда обычно просто не разглядеть.