Из программы кинофестиваля Visions du Reel(«Образы реальности», Ньон, Швейцария) следует: даже этот, известный смелыми изысканиями в области языка неигрового кино, форум стал жертвой растущей индустриализации (и даже капитализации) кинодокументальной сферы. Документальное кино озабоченно вздохнуло... да и отказалось от функции собственно искусства. Это произошло, когда на массового зрителя стали претендовать не только блокбастеры, искать и находить свой «аудиторный сегмент» принялись самые разные фильмы, а неигровое кино начало что-то значить в мировом бокс-офисе. Вот тогда-то художественно значимая документалистика явно отступила перед социально- и политически значимой. Первым «дернул за кольцо» француз Николя Филибер своим фильмом «Быть и иметь», собравшим девять лет назад ранее не виданную кассу по Евросоюзу. Успех ему обеспечила не столько филигранность рассказа о жизни и деятельности одинокого учителя деревенской школы и его отношениях с учениками, сколько явное противопоставление чистоты жизни скромного провинциала махине социальных иерархий и культу общественного успеха... Собственно же бомба разорвалась с явлением зрительским массам Майкла Мура. Далее на широкую и ясную дорогу решения национальных и общемировых проблем посредством неигрового кино встали разнообразные звезды: Эл Гор «Неудобной правдой» привлекал внимание общественности к ужасам глобального потепления; спродюсированный Леонардо Ди Каприо «11-й час» озабочен катастрофой целых экосистем; Эдвард Нортон, говорят, близок к завершению фильма об Бараке Обаме, который начал снимать еще за год до президентских выборов...

Все это отложило отпечаток на документальное кино как искусство. Не только большой индустриальный фестиваль документального кино в Амстердаме, но и некогда изысканно-«ведческий» в Ньоне демонстрирует, что неигровое кино волей-неволей вернулось к той своей функции, с которой дебютировало в 20-е годы прошлого столетия, -- публицистики и пропаганды, правда, исключительно с благородными целями.

Достаточно перечисления картин, соревновавшихся друг с другом в конкурсе: сделанный с помощью Green Peace канадский «Вид с высоты птичьего полета на отмели Альберты Тар» о безжалостной эксплуатации уникальных природных районов Канады; индийский «Биляль» о мальчике, растущем в калькуттских трущобах в семье слепых; французский «Басиджи» об иранской исламской милиции, ставшей главной опорой (опричниной) режима. Японско-американская 135-минутная «Психбольница», отважно исследующая происходящее с позиций Мишеля Фуко. Бельгийско-марокканский «Проклятые морем» о правовой и экономической обездоленности рыбаков в Марокко. 166-минутный германский «Материал» о падении Берлинской стены (к 20-летию). Бельгийская «Персона нонграта» о священнике, который работал в криминальных пригородах Каракаса и от ужаса, творящегося там, стал террористом. Турецкий «Последний сезон. Шаваки» о буднях кочевого народа, живущего в горах Анатолии. И наконец, «Окружение: неолиберализм заманивает в ловушку демократию» -- 160-минутная политологическая сага о крайней небезусловности ценностей неолиберализма...

Документальное кино рассказывает о проблемах, которыми должен озаботиться житель планеты, считающий себя продвинутым, о людях и местах, которые ему увидеть, скорее всего, не суждено. Это кино стремится расширить представление зрителя о мире, в котором он живет. Мне же лично ближе другая роль киноисскусства -- не расширения, а углубления. По-моему, понимать, что происходит внутри людей, куда важнее, чем знать о внешних проблемах их жизни. Поэтому такими лучезарно-белыми воронами мне показались в ньонской программе два фильма -- мексиканский «Наследники» Еугенио Полговского и китайский «Песнь выживания» Ю Гуанджи.

Первый -- о детях, маленьких и подростках, девочках и мальчиках, из разных мест Мексики, которых объединяют две вещи: бедность, в которой они живут, и труд, которым они заняты чуть не с пеленок. Эти дети наравне со взрослыми сеют и убирают урожай, носят воду в горные деревушки, работают в шахтах и вырезают деревянные сувениры. Они надрываются, и мы должны бы им сочувствовать... А нет. Вместо сочувственного гнева испытываешь восхищение. От понимания собственной необходимости миру, с которым живут герои, осмысленности их жизни и ее полноты. Режиссер показывает тяжкий детский труд, но так, что понимаешь -- это осмысленное и важное для них дело, а не из-под палочная эксплуатация. Для его героев работа не бремя, а едва ли не почетное, от родителей унаследованное предназначение. И не поймешь, как автору удалось переключить регистр от вопиющих с виду фактов к подлинному смыслу -- чтобы зритель не успел настроиться на обличение эксплуатации детей... Но побороть клише нашего восприятия ему удалось.

Никто никогда не видел такого Китая, снятого самим китайцем, как в «Песни выживания». Ю Гуанджи -- художник, родом он из-под Харбина, с близких нам немилосердных широт. И фильм его родствен направлению в нашей документалистике -- «Кинотеатру.doc». Он сделан полулюбительским способом, который я бы предпочла называть «энтузиастическим», и рассказывает о людях, близких режиссеру. О человеке, когда-то служившем в армии, потерявшем работу на заводе и выживающем крестьянским трудом и охотой. О его жене, всегда мечтавшей иметь собственный домик и теперь счастливой в хибарке под сенной крышей и с окнами, затянутыми целлофаном. И об их работнике, деревенском дурачке, самом ничтожном среди этих малых. Режиссер следил за жизнью своих героев больше года, видел, как охотник борется за жизнь, как пьет, как воспевает войну, «единственную ситуацию, где мужчина может проявить в себе лучшее», как батрака-дурака кормят костями, которые обычно отдают собакам, и как он все же хозяевам -- очень по-китайски -- благодарен. Как у охотника власти отнимут дом за браконьерство, как плачет его жена, как батрак наймется на очередную всекитайскую «стройку капитализма» (по затоплению огромных пространств в связи с сооружением электростанции) и будет плясать исступленно в переполненном такими же строителями бараке. Босиком на земляном полу среди развешенного тряпья... Гуанджи сделал фильм, в котором нет и следа той позиции, что привычно ждут от китайца европейцы с их культом индивидуализма, -- идеи превосходства общего, всенародного, над частным, личным. «Песнь выживания» -- об индивидуальных судьбах, из которых складывается сегодняшняя судьба народа. Это китайское «Прощание с Матерой» близко нам не только в связи с показанными в нем таежными пейзажами. Но и в связи с нашей жизнью -- с ее беззащитностью перед коррумпированным чиновничеством и политической властью, с желанием разделить общую участь, «течь общим течением»... А еще нас объединяет тот «энтузиастический» способ производства, на который ныне обречена подлинная кинодокументалистика в России и Китае. На мой вопрос, как этот фильм, столь нелицеприятный для политической и социальной системы Китая, мог быть снят, автор «Песни» простодушно ответил: «Да ведь, если денег наскребешь, снимать у нас в Китае можно что угодно. Снимать и за границей показывать. В любой стране. Главное, чтобы дома твой фильм не видели. Чтобы болото не бередить».