Существуют разные оценки того, в какой степени глобализация способствовала снижению уровня нищеты, достигнутого в последние годы в таких странах, как Китай и Индия. Но сами эти перемены, тем более такие стремительные, были бы невозможны без притока товаров, капитала и технологий. Почти треть из 1,3 млрд китайцев преодолела порог бедности, а в Индии не столь значительная, но все же существенная часть населения поднялась до среднего класса. КНР превратилась в четвертую по размеру экономику мира и вышла на третье место по объему торговли. Благодаря растущим глобальным связям Индия получает возможность использовать свое сравнительное преимущество в сфере программного обеспечения, а также то, что ее граждане владеют английским. Так, страна смогла закрепить за собой половину рабочих мест на мировом рынке аутсорсинга. В более продолжительной исторической перспективе Китай и Индия, на долю которых в 1700 году приходилось соответственно 22,3 и 24,4 % мирового ВВП, возвращаются на лидирующие позиции после двух с половиной столетий упадка. Этот примечательный поворот событий не в последнюю очередь вызван экономическими реформами и развитием глобальной торговли, расширением обмена технологиями и инвестициями.

Однако заголовки международных новостей свидетельствуют: на планете растет озабоченность последствиями глобальной взаимозависимости. Население развивающихся стран продолжает нищать. В индустриальном же мире усугубляющееся экономическое неравенство, безработица и борьба за сохранение рабочих мест подстегивают протекционистские настроения и требования проводить более жесткую иммиграционную политику.

Ирония истории заключается в том, что главную угрозу стабильности глобализированного мира видят сегодня в предприимчивых непоседах и переселенцах, то есть тех, кто на заре времен были застрельщиком глобализации. Приток неимущих переселенцев вызывает к жизни все более строгие иммиграционные законы. А запланированное строительство 700-мильной стены вдоль американо-мексиканской границы рискует превратиться в настоящий символ антииммиграционной политики Запада.

В развитых странах экономические последствия расширяющейся международной интеграции вызвали недоверие к глобализации со стороны среднего класса -- того самого, процветание которого издавна строилось на международной торговле и инвестициях. Электронные сделки и упрощенное банковское регулирование способствовали трансграничной мобильности финансистов, но не всегда служили выгоде обычных граждан. Даже те, кому пока удается сохранить свои рабочие места, опасаются, что их профессиональная квалификация окажется невостребованной в стремительно меняющемся мире.

Пока капитал, избавившись от оков, странствует в поисках менее дорогостоящей, но более квалифицированной рабочей силы, занятое население США и Европы чувствует себя все менее защищенным. Автоматизация производства, а также перевод его в офшор привели к тому, что за три последних десятилетия в Америке ликвидированы тысячи рабочих мест.

Имеют место обоснованные страхи, что новые технологии и глобализованные рынки труда отчасти станут угрозой для рабочих мест среднего звена. Фабрики на Западе закрываются, потому что в КНР или Чехии условную единицу их продукции теперь можно изготовить на несколько центов дешевле. Огромный китайский экспорт в Соединенные Штаты, которые вынуждены в связи с этим закрывать свои мощности, чаще всего базируется на американских разработках. Перевод производства в офшор увеличил доходы компаний и количество дешевых товаров в универмагах Wal-Mart, но прибыль от их реализации оседает в карманах гендиректоров, а выгода распыляется среди миллионов потребителей, никак не компенсируя потери увольняемых. Многих беспокоит то, что практически неограниченное предложение дешевой рабочей силы за рубежом способно безвозвратно лишить Запад уже утраченных им рабочих мест. Теория конструктивного разрушения, согласно которой постоянное повышение производительности ведет к отмиранию старых отраслей и подъему новых, на этот раз может и не сработать. Занятость сокращается, и нет надежды на то, что возникнет другая с аналогичной или более высокой оплатой труда. Классическое решение проблемы безработицы -- переподготовка и получение новой профессии -- может оказаться неприменимым в современной глобальной экономике: ведь вполне квалифицированные работники доступны ныне на другом конце высокоскоростного интернет-соединения за одну десятую часть той зарплаты, которую требуют в США либо Европе.

В Западной Европе тоже нарастает обеспокоенность. Мощные бастионы социального законодательства не позволяют европейцам, следуя примеру американцев, проводить массовые увольнения, но компаниям Старого Света все же удалось заморозить зарплаты, занеся над головами своих рабочих дамоклов меч аутсорсинга. Любопытно, что не только работники низшего звена, но и высокооплачиваемые руководители корпораций теперь боятся, что их потеснят соперники. Они могут появиться совершенно неожиданно, откуда их совершенно не ждали, и предъявить рынку какой-нибудь потрясающий продукт или новый источник столь же квалифицированной, но низкооплачиваемой рабочей силы. Перебои с ростом занятости и повышение социальных расходов стимулировали подъем экономического национализма на Западе. Неспособность властей многих европейских стран справиться с неизбежными диспропорциями спровоцировала волну протекционистских требований со стороны трудящихся. Сиюминутные политические соображения и популизм правительств не способствовали принятию сложных решений по сохранению открытости.

В тех развивающихся государствах, которые попытались интегрироваться в глобальную экономику, резко возросло неравенство, увеличился разрыв между селом и городом. Городской сектор и средний класс серьезно выгадали от подключения к глобальным транспортным и коммуникационным сетям, а малоимущее сельское население, не получившее образования, заметно отстало. По имеющейся оценке, менее 0,5% китайских семей сейчас владеют более 60% личных богатств страны. При этом свыше 150 млн рабочих-мигрантов, занятых в строительстве сияющих китайских городов, плюс миллионы тружеников обветшавших сельских фабрик влачат нищенское существование, достойное пера Чарлза Диккенса. На фоне процветания, связанного с глобализацией, также резко увеличился разрыв между богатыми и бедными в Индии.

История изобилует примерами того, как рост международных связей и внедрение новых технологий способствовали появлению немногих выигравших и множества проигравших. В прошлом последствия глобализации часто вызывали негативную реакцию, но разница между ростом международных связей тогда и теперь объясняется высоким уровнем развития информации и коммуникации. В сегодняшней глобальной сфере, где все в высшей степени взаимосвязаны, любая негативная реакция возникает и распространяется быстрее, чем раньше. В начале 2006-го телеканалы и интернет-блоги немедленно сообщали всем о предполагаемых продажах компаний (имеется в виду, например, попытка враждебного поглощения франко-люксембургского стального гиганта Arcelor индийским мультимиллиардером Лакшми Митталом). Эти новости разжигали пламя экономического национализма в Европе и в Соединенных Штатах, заставляя правительства принимать срочные меры вопреки своим убеждениям.

В развивающемся мире коммуникационная революция также накаляет социальную напряженность. Огни больших городов больше не манят издалека. Зрители могут любоваться ими на маленьких экранах у себя дома, будь то в деревенских хижинах, городских трущобах либо самых отдаленных уголках периферии. Неимущим прекрасно известно, как живут состоятельные люди. А любые проблемы становятся достоянием всеобщей гласности намного раньше, чем удается выработать или применить разумную политику по их разрешению.

Мгновенная передача новостей и изображений превратила представителей самых разных на свете профессий и приверженцев любых верований в массовых потребителей идей и информации. Картины стихийных бедствий и человеческого страдания вызывают инстинктивное чувство сопереживания. Трансляции Олимпийских игр и чемпионатов мира по футболу смотрит миллиард телезрителей, что сближает народы. Однако социальный, культурный и политический дискурс, свободно распространяемый с помощью спутникового телевидения и Интернета, сбивает с толку и способствует отчуждению людей, создавая почву для всякого рода предрассудков. Точно так же, как спортивные каналы или телевизионные сериалы привлекают болельщиков и фанатов по всему миру, эфир способен сеять неприязнь. Покорив время и пространство, глобализация столкнула между собой разные эпохи. Людей, все еще живущих в условиях экономического развития XVIII века, поставили лицом к лицу с их давно разлученными братьями, живущими в XXI столетии. Вместо того чтобы содействовать диалогу и пониманию друг друга, всеобщий информационный поток вызывает шок и подхлестывает ксенофобию.

В то же время мир взаимозависим, и неспособность оценить долгосрочные последствия этого чревата риском сползания к гигантскому кризису. Международной системе явно недостает институционального потенциала для того, чтобы противостоять современным проблемам. Неэффективность Организации Объединенных Наций особенно ярко проявляется в отсутствии адекватной реакции на крупные гуманитарные катастрофы. Однако обвинять во всем ООН довольно бессмысленно. Глубинная причина кроется скорее в нежелании (или неспособности) ключевых действующих лиц мировой сцены привести эту организацию в соответствие с сегодняшними и завтрашними требованиями.

Итак, существует ли реальная угроза полного краха глобализации? Аргументы о том, что, дескать, мир слишком тесно переплетен бесчисленным количеством связей, чтобы развалиться, проникнуты благодушием. Оно неизбежно вызывает в памяти знаменитое предсказание британского писателя Нормана Эйнджелла накануне первой мировой войны: этот мировой конфликт «экономически невозможен». История изобилует примерами того, как эмоции берут верх над соображениями разума и экономического прагматизма.

Будущее всегда таит в себе неожиданность и сюрпризы, но опыт истории не подтверждает вероятность того, что глобализация, эта форма интеграции, принявшая с течением времени гигантские масштабы, когда-либо остановится. Сложный процесс, тысячелетиями набиравший скорость, нельзя остановить в одночасье, расплести составляющие его мириады нитей. Величайшие катаклизмы -- от падения Римской империи и эпидемии «черной смерти» до спада торговли и миграции в межвоенный период XX века -- замедляли это движение, временно нарушая взаимосвязи. Возможно, мы приближаемся именно к такой паузе.

Подобные сбои всегда причиняли огромные страдания, но сегодняшний кризис отличается от тех, что были раньше. Глобальная экономика интегрирована настолько, что ставки для всех слишком высоки. Трудно даже вообразить, как возможный конфликт отразится на сверкающих мегаполисах Азии и полупроводниковых лабораториях Тайваня и Южной Кореи, самом загруженном контейнерном порте мира в Сингапуре либо дельте Меконга во Вьетнаме, где кипит деловая активность, на когда-то сонных индийских городках, в которых нынче гудят переполненные магазины и интернет-кафе, или, скажем, на возрождающемся ирландском деловом районе Дублина.

Впервые в истории сотни миллионов человек воочию убедились в том, как преобразилась жизнь, и преисполнились надежды, что их дети будут жить еще лучше. Оптимизм миллионов в Азии, в быстро растущих экономиках -- Ирландии, бывшем социалистическом блоке, странах Африки и Латинской Америки, и желание обычных граждан не упустить свой шанс, который дает открытая экономика, -- вот реальность глобализированного мира. Но оборотная ее сторона -- тревога американского и европейского среднего класса, мучительная нищета и отчаяние тех, кто остался за бортом. Вопрос в том, не возобладают ли тревога и страх над оптимизмом и не повернут ли они мир вспять, к очередному мрачному периоду изоляции?

Экономическая интеграция, а с ней и культурная глобализация намного опередили нашу ментальность, которая все еще оперирует понятиями национализма. Мы с выгодой пользуемся всем, что может предложить целый мир, но мыслим узкими категориями национальных рубежей -- границ, которые были установлены лишь в современный период. Колючая проволока, сетчатые заграждения, подразделения сил безопасности, иммиграционные и таможенные службы, отделяющие нас от остального мира, не способны отменить тот факт, что все мы связаны невидимыми нитями истории. Когда наши предки приблизились к кромке Красного моря, чтобы начать тысячелетний путь, их представление о мире простиралось лишь настолько, насколько хватало глаз. Сегодня перед нами не только общая картина событий -- мы знаем, откуда пришли и что может нас ждать впереди. Нам известно, что тенета человеческих желаний, стремлений и страхов, связавшие воедино наши судьбы, нельзя ни распутать, ни разорвать. И все же нам не дано предвидеть, каким образом эта стихия сформирует будущее нашей планеты. Но по сравнению с прошлым, когда все более плотные глобальные связи приносили сюрпризы, сегодня мы лучше оснащены, чтобы различить за горизонтом и опасности, и возможности. В нашем распоряжении глобальные институты и десятки тысяч организаций гражданского общества. Они позволяют избежать регресса общемировой интеграции и полностью реализовать потенциал более светлого будущего для тех, кто еще находится вне глобализированного сообщества.

Альтернативы тому, чтобы подняться над узкоэтническими интересами, у нас нет: в предстоящие столетия судьбы всех живущих на земле будут по-прежнему неразрывно связаны. Призывы остановить глобализацию не имеют под собой никаких оснований, ибо этот процесс никому не подвластен. Сообща же мы можем попытаться направить наш стремительно интегрирующийся мир в более правильное русло, потому что все мы в единой связке.

---

Полный текст статьи читайте в журнале «Россия в глобальной политике».