В преддверии Дня музеев столичные сокровищницы мобилизовали ресурсы, внутренние и внешние, и преподнесли очередной букет выставок. Были обещаны, пусть и в гомеопатических дозах, самые сливки зарубежного искусства: Пармиджанино, меланхолический гений маньеризма, и прерафаэлиты. Возникла интрига: если Пармиджанино называли «вторым Рафаэлем», то Данте Габриэль Россетти, Джон Эверетт Миллес и их соратники по «Братству прерафаэлитов», как ясно уже из названия, видели свой идеал в эпохе, Рафаэлю предшествовавшей, -- в раннем Возрождении.

Приехавшая в Пушкинский музей «Антея» (выставку одной картины назвали рафаэлевской строкой «...Чтобы нарисовать красавицу...») -- в самом деле, как говорят французы, crиme de la crиme. Но «Антея» погостит в ГМИИ до августа, а вот в Третьяковку, на выставку «Искусство прерафаэлитов и русская живопись XIX -- начала XX века» бежать нужно срочно, закроется она сразу после «музейной ночи», в воскресенье.

Живопись викторианской эпохи, сделавшую английских художников знаменитыми на весь мир, мы знаем хуже, чем искусство Ренессанса. Нужно, правда, обговорить одно обстоятельство -- Третьяковка в данном случае только место проведения выставки, ее истинный организатор -- аукционный дом Christie's, который облюбовал национальную галерею для показа топ-лотов грядущих торгов (год назад перед продажей в Нью-Йорке показали верещагинскую «Стену Соломона»). И теперь в ГТГ устроили очередное шоу, причем вначале планировали привезти только русские вещи. Но в этом сезоне аукционисты нашли много работ прерафаэлитов, для России экзотических (в наших музеях их почти нет). Ну чем не повод создать новый торговый бренд -- не хуже Шишкина с Айвазовским. А вдруг россияне, скупающие в Альбионе недвижимость, захотят украсить свои дома тем же, что любят британцы?

Вообще-то прерафаэлитов на родине так ценят, что давно разобрали по музеям (лучшее -- в галерее Тейт) и солидным коллекциям. Но кое-что неожиданно всплыло на радость Christie's. Даже музейные вещи: галерея Уоттс решила продать два холста Джозефа Мура, дабы изыскать средства на решение более насущных проблем. Впрочем, глядя на эти холсты -- зефирно-бело-розовый «Жасмин» и золотистые сладкие «Грезы», понимаешь, что без них музей не пропадет.

Здесь-то и кроется суть проблемы: под видом британской гордости нам предложили облегченный донельзя вариант проекта «Пленники красоты», который три года назад «легализовал» презренное прежде салонное искусство России. У европейцев такого тоже хоть отбавляй -- те же прерафаэлиты отметились в салонной живописи. Хотя начинали как революционеры: желали освободить искусство от академизма, выбрав путеводной звездой раннее итальянское Возрождение, подняли на щит и готику, возродили чисто английские легенды, заново открыли Уильяма Блейка: Россетти купил его иллюстрированную рукопись за год до создания «Братства прерафаэлитов».

Но от отцов-основателей нам привезли лишь одну маленькую картину Миллеса -- этюд к полотну «Приглашение на свадьбу» (1854). Почти на 20 лет моложе отличная, но тоже небольшая и эскизная композиция Эдварда Коли Берн-Джонса, младшего в братстве, -- аллегория «Триумф любви». Судить о главных чертах движения прерафаэлитов придется по десятку работ их последователей. Для солидности англичане прислали непрофитный бонус к выставке: большое полотно Джона Уильяма Уотерхауса «Св. Цецилия» (1895) с музицирующими ангелами перед спящей покровительницей музыки покинуло Британию и собрание Эндрю Ллойд Уэббера лишь в ознаменование важности московского проекта.

К чести аукционного дома, он и не пытался утверждать исключительность коллекции. На каталоге ясно написано: «Лондон. Викторианская и традиционалистская живопись. 5 июня 2008». Однако показ в Третьяковке подается с претензией на концептуальность: якобы сопоставление русского искусства и британской гордости. Но сопоставления-то и не вышло.

Борьба «Братства прерафаэлитов» за искренность в искусстве, национальном по духу и совершенном по форме, очень напоминает русский «бунт четырнадцати», породивший эстетику передвижников. Многословные сюжетные композиции буквально взывают к Генриху Семирадскому, позднему Брюллову и раннему Поленову. Вот была бы выставка, если бы к дюжине картин из Лондона прибавили хоть десяток из Москвы! В Третьяковке долго искать не пришлось бы. Но ведь проект под маркой артсобытия преследует иные цели. В последнем зале повесили русские картины -- Натальи Гончаровой, Михаила Ларионова, Василия Шухаева, одного Левитана. Воображение не поражают, да и связи никакой с англичанами не видно. Разве что почти все -- современники. Но даже школьник знает, что искусство рубежа веков отличалось стилистическим разнообразием...

Так и хочется выбрать символом выставки коллектив спящих. И «Жасмин», и «Спящая красавица» Джона Коллиера, и «Св. Цецилия» -- тут многие погружены в сон. Неужели в том же счастливом состоянии пребывают и сотрудники Третьяковки в канун своего профессионального праздника?