Встреча с актерами "Латышских историй" была организована фестивалем NET накануне спектакля. Четверо участников документального проекта, предложенного своей труппе Алвисом Херманисом, известны и по другим спектаклям. Гундарс Аболиньш играет Соню в спектакле по Татьяне Толстой, Андрис Кайшс -- в "Ревизоре", "Долгой жизни" и "Звуке тишины", бывшие детдомовцы и монтировщики сцены Евгений Исаев и Антон Замышляев -- в "Соне" и "Ревизоре". Латышские мастера "вербатима" рассказали о том, как технология превращается в живое театральное искусство. Записала Кристина МАТВИЕНКО.

Гундарс АБОЛИНЬШ: -- "Латышские истории" не похожи на другие наши спектакли, но они отражают наш стиль, технологию работы, а также подход к материалу и к жизни, как к драматургии. Это идея Херманиса, а поскольку мы работаем бандой, то бандой и начали заниматься такой исследовательской работой.

Нам нужно было найти как минимум одного персонажа, человека из серой массы -- такого, которого не было видно в телевизоре, о котором не писали газеты-журналы, но который живет рядом с нами. В таких судьбах столько драматургии, столько возвышенного и низкого, сколько, как Алвис сказал, нет во всем Шекспире. Это громко сказано, но не могу сказать, что он неправ.

Это было наше летнее задание. Конечно, я человек ленивый, и проводил отпуск, как все, а в последнюю неделю пытался как-то выкрутиться. Сначала я нашел парня-орнитолога, моего одноклассника. Он о птицах знает лучше, чем о людях, и рассказывал, как людские повадки проявляются у птиц. Ласточки -- типичный образ женщины, которая всем дает. У лебедей бывают треугольники... Ошибка была в том, что мой товарищ был известным человеком. И Алвис забраковал эту историю.

Мы искали в трамваях, подвалах, на кладбищах, в такси, стриптиз-барах и армии. Вышел 21 рассказ, которые сложились в шесть разных спектаклей с тремя-четырьмя историями каждый. Амплитуда такова: от глухонемой женщины, солдата армии, который служит в Ираке, до стриптизерши и воспитательницы в детском саду. И две истории получились оригинальные -- два прототипа, Женя и Антон, рассказывают про себя, про свое детство в детдоме и взрослую жизнь в театре. Вообще же это срез общества, которое живет у нас в Латвии. Но это и не только латышские истории, потому что чистых латышей не бывает -- я не знаю ни одного.

Мы вошли в доверие к этим людям, и они рассказали нам очень интимные истории. Было сложно этически, но все герои дали согласие, чтоб от их лица и про их жизнь рассказали со сцены. Ведь эти люди живы, они рядом с нами живут, их родственники приходят в театр, а в спектаклях есть их фотографии -- ведь среда создается из небольших элементов.

Конечно, все это сделано и с моим отношением -- оно в отборе деталей, я же не все рассказываю, что узнал. Мой герой -- капитан рыбацкого флота, старый моряк. Живет недалеко у моря. У меня было шесть или семь часов материала его речи. Потом я расшифровал, отобрал, и тогда подключился уже режиссер -- он отбирал детали и выстраивал драматургию рассказа.

Характер моего человека, очень одинокого, такого, что он все время ищет чьего-то общества. Когда он говорит, вы должны все слушать, обязательно! Он нелогично перескакивает с одной истории на другую, поэтому я из своей тетрадки могу выбирать то одно, то другое, в зависимости от того, как зал реагирует. Перед московским спектаклем я прочел текст, который был на премьере -- не помню такого текста! У меня информации больше, чем входит в спектакль. Это как детский калейдоскоп -- голубое стеклышко, красное, беленькое, а как они совпадут, никто не знает, и я не знаю.

На спектакль про моего героя приехал целый микроавтобус, который организовала его жена, директор дома культуры. Сам он приехал в белоснежной куртке. И тут я понял, что мне страшнее, чем когда на меня из зала смотрит моя мама, тоже актриса. А тут было еще хуже, потому что спектакль об этом человеке, но все-таки в нем есть какое-то искажение, сдвиг конкретного в пользу общей идеи. Его жена приехала, взяла с собой приятельниц и друзей, а про нее в этом спектакле совсем не комплиментарно сказано. Потом она быстро села в микроавтобус и уехала, ничего не сказав.

Андрис КЕЙШС: -- Для меня началом было "Дальше" по Горькому. Реалити-шоу, с тремя экранами, на одном из которых было видео про то, как мы делали спектакль. Сначала у нас была идея уехать в Индию, чтобы уйти от инерции. Но не поехали, а просто заперлись в зале на две недели и очень интенсивно работали. Потом принесли этюды, и в спектакль вошли эпизоды из курилки с текстами Горького. Один экран был с видеоинтервью -- каждый мог ответить, только откровенно, на любой вопрос. Кто-то боялся умереть один, кто-то хотел быть свободным. Мы поняли тогда, что театр -- это для нас, а ради театра. Что он нам должен помочь. И "Латышские истории", и "Долгая жизнь", и "Звук тишины" -- это для нас.

Я прожил со своим героем две недели в армии, а в последний день спросил про спектакль. Он согласился, хотя и стремно ему было. Потом были три разговора по два часа каждый. И я записал в тетрадке все эти шесть часов, чтобы не забыть детали и рассказывать самое интересное. Я спросил потом у этого парня: "А что скажет твоя жена, если будет смотреть?" Он сказал: "А она не будет смотреть". Потом что-то попало на радио, которое слушает вся деревня. Я спрашиваю: "Ну как?" Он говорит: "Да никак, все нормально. Смеются все". Мы друзья до сих пор. Он сейчас в Афганистане, но когда в Латвии -- мы общаемся.

У меня это был второй герой. У первого не слушалась одна нога, и его все время бросали женщины. И этот человек придумал какой-то крутой катамаран и сказал, что будет миллионером и всем им покажет. Я понял, что он будет выразительный на сцене, смешной, но меня это не задевало лично, и я бросил. Понимаю, что в этом есть обида - давай, расскажи жизнь, а тебе говорят -- знаете, давайте в другой раз.

Мне нравится история, которую рассказывает Гундарс -- про моряка. Я вижу старых добрых латышских парней. Нравится рассказ Виллиса, очень смешной, про современных латвийских политиков, но там много русских слов. Мой герой тоже использует все время "чисто" или "типа того". А герой Гундарса -- это такой, у которого можно остаться на ночь, и он не будет против. Они говорят на чистом латышском, который редко встречается в Риге, в Риге говорят с твердым "л", как в русском. А в деревне еще есть диалект и мягкое "л", как у моих родителей. Эти люди не попадают в коммерческую структуру, они живут независимо от того, есть деньги или нет. Просто живут.

Евгений ИСАЕВ: -- Первой моей героиней в "Латышских историях" была Тамара Альфредовна, бабушка, которая к нам приходила в детский дом и помогала. Когда Алвис дал задание, я подумал, что буду делать именно ее. Ей было уже 70 лет, но она очень позитивная, не любит слушать ничего плохого и поставила себе цель прожить еще столько же. Я приехал к ней, предложил: "Бабушка Тамара, можно я вашу жизнь на сцене буду показывать?" Она говорит: "Да-да-да, если только ты меня страшной не будешь показывать". У нее был пыл, потому что она всю жизнь проработала массовиком-затейником. Нам нужно было показать, какая бабушка Тамара бойкая, бодрая, а она хвасталась, что в свои пятьдесят могла подтягиваться. И мы сказали: "Бабушка Тамара, давайте мы вас повесим, посмотрим, сколько вы сможете провисеть, и сфотографируем, чтобы показать режиссеру". Мы пришли, а у нее заболело сердце. Пошли мы на речку купаться, а она звонит через полчаса и говорит: "Ребята, сердце прошло, можете вешать меня на турник". Мы нашли палку, сотовые гвоздики забили в дерево, повесили ее, а сами спрятались в кустики и сказали: "Бабушка Тамара, не бойтесь, если вы будете падать, мы вас поймаем". Антон ее фотографировал со словами: "Будьте мужественной, держитесь". И она терпела, секунд десять точно.

Гундарс АБОЛИНЬШ: -- Вот у вас тут сейчас станция метро, становитесь на эскалатор и смотрите. Сколько он едет? Две минуты? Так вам навстречу московская история проходит. Фильм. Взгляды, кто эсэмэски отправляет, кто целуется, кто рассматривает встречных. Это же так интересно, это лучшее, что есть в метро -- глубина. Будь оно мелкое, не успели бы. И до нас это дело люди наблюдали. Потому что это единственный, трудный, но верный путь подобраться к человеку. Ну а как иначе? Текст рассказать с произношением? Кому это интересно?

Конечно, у Алвиса есть своя химия, почему все, что в нас происходит, переходит и на зрителя. Ведь это может остаться в тебе. На сцене нельзя работать, играться можно, жить, любить -- да. Работать -- нет. Дети ведь в песочнице не работают -- они всерьез играют. Работа -- чужое для меня понятие в театре.

Я старался как можно больше взять, но там есть и я. Жизнь ведь в стерильной воде не возникает. Я подсматриваю, конечно, но это уже я, не он. Смысл -- схватить образ мышления, но и детали найти, конечно. Чем больше подберешь нюансов, тем лучше. Куда он сопли прячет, например. Вы видели, что делают в пробках? Губы красят и нос ковыряют. Мужчины еще поправляют в машине все. Понаблюдайте -- там же два телевизора рядом с вами. В пробках интересно сидеть. Когда не спешишь, конечно.