Театр, базирующийся в Дюссельдорфе и периодически показывающий спектакли в Дуйсбурге, приехал к нам с тремя спектаклями -- полнометражный, «Ромео и Джульетту», показали в выходные, две одноактовки («Весна священная» и «Эрда») будут сыграны в среду и четверг. Гастроли труппы, вот уже десять с лишним лет возглавляемой Юрием Вамосом, проходят в рамках фестиваля современной немецкой хореографии, что придуман совместно московским Музыкальным театром и Гете-институтом. Фестиваль этот методичен и последователен -- после экстремальных современных танцев театра Саши Вальц и хореографии Джона Ноймайера, с рождения прописанной в вечности, нам представляют стандартную рабочую продукцию одной из стандартных трупп.

Это продукция качественная, добротная, внятная. «Ромео и Джульетту» в версии Юрия Вамоса никак не назовешь чем-то революционным (хотя то, что балерина танцует не на пуантах, для наших зрителей уже признак дерзкого авангардизма, и сидящая рядом со мной дама уверяла малолетнюю дочку, что они смотрят современный танец), но и старомодности в ней нет. Осознанные отсылки к спектаклю Леонида Лавровского, отпечатанному во всех балетоманских умах, присутствуют, но лишь именно как отсылки, вежливые поклоны «основоположнику».

Вамос перенес действие «Ромео и Джульетты» в тридцатые годы ХХ века, потому что Прокофьев писал эту музыку именно тогда, и, по мнению хореографа, в ней очень отразилось время. Тридцатые годы в Италии -- давно фашистская эпоха, но на сцене нет никаких намеков на это обстоятельство. Две равно уважаемые семьи в этом спектакле -- семьи мафиозные, но внешнего, страдающего от бандитов мира нет, пристегнутый у плеча нож -- просто деталь костюма. К мафии принадлежат все, и это так обыденно, как то, что все жители советских деревень были колхозниками. Не очень ясно, правда, стал ли распоряжающийся в Вероне герцог самым главным крестным отцом или он все-таки представляет муссолиниевскую власть -- он выезжает на сцену у задника в черном автомобиле и так авто и не покидает, к нему все подходят поклониться и бегут затем выполнять его распоряжения.

История Ромео и Джульетты у Вамоса вписана в эти обстоятельства, а могла быть вписана в любые другие, не принципиально. Потому что вражда семейств хореографа не очень интересует -- он и в финале оставляет героев одних в склепе, не приводит семьи «мириться». Интересуют его только вот эти взбалмошные юнцы, решившие, что их любовь -- самая главная вещь на свете.

И главная удача Вамоса то, что ему удалось передать это ощущение первой любви. Когда влюбленные кажутся окружающим нелепыми и смешными, но им самим на мнение всех «зрителей» наплевать. И угловатая девчонка Джульетта (Сюзанна Кайц), широко размахивающая руками, то и дело вжимающая голову в плечи (можно сразу представить себе, как должна ее матушка внушать ей, что у девушки должна быть благородная осанка и тихий жест) и после принятия снотворного раздумывающая о том, как картинно лечь на кровати, чтобы в «смерти» выглядеть потрогательнее, была настоящей Джульеттой. И простоватый Ромео (Михал Матыс), на четвереньках проползающий по балкону Джульетты, был настоящим Ромео. Потому что в мечтах эта Джульетта летела над сценой восторженно и дико, а Ромео перед встречей с девушкой в ее спальне метался и вальсировал с воображаемой партнершей, будто проговаривая, что должен ей сказать, путаясь в «словах» и начиная снова и снова

Вамос в своем спектакле порой недотягивает «угрожающие» эпизоды -- так «танец с подушками», традиционная демонстрация мощи одного из кланов, превратился у него почти в конкурс бального танца, но, возможно, это просто моя привычка к советским спектаклям Леонида Лавровского и Юрия Григоровича, где уж что-что, а давящую мощь власти постановщики показывали со знанием и вкусом. Но все, что связано с главными героями, вопросов не вызывает, а уж финальная сцена, где без всякой патетики и пластических «воплей» Джульетта пристраивается в объятиях мертвого Ромео, тихонько проводит ножом по вене и забрасывает руку любимого себе на грудь явно так, как они засыпали вместе, поставлена просто образцово. Дальше -- тишина.