«У каждого свое кино» -- собрание трехминутных фильмов, снятых именитыми режиссерами, постоянными гостями Каннского фестиваля. В оригинальной версии короткометражек 34, но в некоторых странах, в том числе в России, из альманаха изъяли, видимо, из-за каких-то тонкостей проката, новеллу братьев Коэнов (оставив их имена на афише), что, конечно, очень обидно.

Остальные 33 режиссера, калейдоскопически сменяя друг друга, откровенничают по поводу кино. Не довольствуясь амбицией свести в фильме кучу великих, составители предлагают незамысловатый киноманский ребус: три минуты (до финальных титров) зритель может угадывать режиссера. Как правило, это несложно -- большинство авторов работали в подчеркнуто своей манере, часто цитируя собственные картины. Введено было одно формальное ограничение -- действие должно разворачиваться вокруг акта кинопросмотра.

Режиссеры либо рассказывают историю своих взаимоотношений с кинематографом (последним этапом которой зачастую становится каннская лестница), либо повествуют о каком-нибудь необычном сеансе. У Вима Вендерса готовятся к первому кинопоказу в маленькой африканской деревушке после пятнадцати лет войны. У режиссера «Вавилона» Алехандро Гонсалеса Иньяритту юноша пересказывает происходящее на экране слепой подруге, а та плачет -- то ли от неспособности увидеть, то ли, наоборот, от всепробивающей силы искусства. У автора «Прощай, моя наложница!» Чена Кайге в зимнем Китае 40-х годов дети, чтобы досмотреть фильм Чаплина, борются с перебоями электричества, подключая к проектору свои велосипеды. У Андрея Кончаловского, единственного режиссера, обыгравшего посвящение альманаха памяти Федерико Феллини, бальзаковского возраста билетерша в московском Музее кино раз за разом смотрит в слезах «Восемь с половиной». У Дэвида Кроненберга телекомментаторы будущего освещают самоубийство последнего на земле еврея в последнем на земле кинотеатре...

По большей части в короткометражках явлено сгущение авторского стиля. Жертвуя самоценностью эпизода, режиссеры пытаются представить за три минуты всю специфичность своей манеры -- средство полностью замещает цель. Таким образом, получается нечто вроде поездки на карусели по современному авторскому кино. Говорить о качестве крайне сложно -- все зависит от зрительской симпатии (или хотя бы терпимости) к стилю того или иного автора: от пустоватой глубокомысленности Гонсалеса Иньяритту до люмпен-романтики Аки Каурисмяки, от слегка навязчивого самоанализа Такеши Китано до вязкой страстности Вонга Карвая.

Те из режиссеров, что не выбрали откровенно исповедальный жанр (как поступили автор «Комнаты сына» Нани Моретти, Клод Лелюш и еще некоторые), пытаются впихнуть в отрывок хоть крупицу размышлений о Творчестве. Симпатичнее всего выглядят эпизоды самоироничные. Например, в фильме автора «Пианино» Джейн Кэмпион сцена насилия разыгрывается между брутальным уборщиком кинотеатра и миниатюрной дамочкой-мотыльком. Откровенная самопародия -- фильм Дэвида Линча, где невидимые герои общаются несвязными тревожным репликами на фоне висящих посреди безлюдного кинозала огромных ножниц и мелькающих на экране изуродованных балерин. Ключевая фраза -- «Ого, вот это ножницы!».

По идее кивки авторов самим себе и друг другу и пересказы режиссерских романов с кинематографом должны вызвать у зрителя приятное чувство причастности большому искусству. Но этого, кажется, не происходит. Напортив, все два часа невозможно отвязаться от ощущения, будто присутствуешь на корпоративной вечеринке компании, к которой не имеешь отношения. Все эпизоды так или иначе вписываются в классические юбилейные жанры -- веселого капустника, изъявления благодарности учителям и коллегам, дежурного подведения итогов... Эту корпоративную закрытость со свойственным ему правдолюбием выносит на поверхность Ларс фон Триер. Его сюжет таков: Триер сидит в каннском кинозале и наслаждается собственным фильмом «Мандерлай». Скучающий сосед рассказывает режиссеру о своей работе в кожном бизнесе, а напоследок спрашивает: «А вы чем занимаетесь?». «Я убиваю», -- отвечает автор, достает молоток и обрушивает удар на голову надоедалы.

В альманахе доминирует искреннее восхищение собой и своими друзьями. Это вполне естественно для праздничного междусобойчика и само по себе неплохо, но не для посторонних глаз.