В Москве, на Другой сцене «Современника», начались гастроли Коляда-театра. Желающие попасть на «Гамлета», которым открылись гастроли, туго забили небольшой зал, стояли у стен, долго аплодировали в конце. За последние годы театр Николая Коляды сумел найти в Москве своих зрителей: тех, кого раздражает нищенская, помоечная эстетика знаменитого екатеринбургского подвала, просят больше не беспокоиться -- энтузиастических поклонников стало достаточно для того, чтобы билеты на недельные гастроли были раскуплены заранее. А в финале вместе с цветами московские зрители несут актерам шоколадки и какие-то мешочки с подарками, точно так же, как это делают в крошечном екатеринбургском подвале, по-домашнему украшенном вязаными ковриками.

Говорить о спектаклях Николая Коляды невозможно, не объяснив, кто такой он сам, это особенно необходимо, если его спектакли вызывают у вас протест, быть может, тогда вы сможете взглянуть на них иначе. Известно, что Коляда -- актер, режиссер, лауреат всевозможных премий, а в первую голову весьма плодовитый и успешный драматург, чьи пьесы о нищих, несчастливых героях, одновременно сентиментально-слезные и полные комических ситуаций с прибаутками, много ставят и переводят на другие языки. Иногда его называют уральским Шекспиром, но на это и вообще на кликушество вокруг Коляды, которого немало, не стоит обращать внимание. Дело в том, что сейчас Коляда -- именно он сам, а не только его театр -- это очень существенный культурный центр Екатеринбурга, да и вообще России. Тринадцать лет он учит драматургов в театральном институте, и некоторые из них уже стали знамениты. Он создал и руководит драматургическим конкурсом «Евразия», устраивает марафоны читок, любит-обожает своих учеников, всюду о них рассказывает и выпускает книги их пьес. Восемь лет как он главный редактор толстого литературного журнала «Урал». Шесть лет назад Коляда создал первый и единственный частный театр в Екатеринбурге, открыл его в свой день рождения, назвал своим именем, содержит на свои деньги и сделал его самым живым и знаменитым театром города. Именно в этом подвале на полсотни мест проходят и международный драматургический конкурс, и веселые «новогодние колядки», и выставки. Здесь перед входом в театр стоит маленькая будка, куда можно засунуть голову и пообщаться со смешной куклой, которая подарит звезду из фольги, чтобы снились хорошие сны. Вокруг этого театра кипят бесконечные страсти, его отнимают и захватывают, а потом Коляда с труппой устраивают голодовку, и театральные люди со всей страны подписывают письма в защиту подвала посреди Екатеринбурга.

Коляда -- настоящая артистическая личность: он буйный и страстный, тут же бросается ненавидеть тех, кто сказал о нем или театре хоть одно неласковое слово, без устали восторгается друзьями театра и готов часами рассказывать про своих гениальных актеров. Два года назад, когда на «Золотую маску» не выдвинули его постановку «Ревизора», полууголовное действие которого плескалось в жидкой грязи, Коляда в ответ посадил театр на жесткую диету, чтобы подкопить денег, и привез в Москву сразу шесть своих постановок. Нынешние гастроли его театра -- ответ на то, что на «Маску» этого года не взяли его «Гамлета». Коляда -- это то, что имеют в виду иностранцы, когда говорят о неуемной витальности русского искусства. Его режиссура такая же буйная и страстная, как и он сам, -- эти спектакли полны криков и слез, громкой, ритмичной музыки и диковатых массовых танцев, держащих в напряжении впечатлительных зрителей.

Лучший спектакль, который мне пришлось видеть у Коляды, -- «Ромео и Джульетта», привезенный когда-то на «Золотую маску». Там Москва впервые увидела главного актера Коляда-театра Олега Ягодина в роли Ромео; он казался маленьким, худеньким мальчонкой рядом с дылдой Джульеттой, и оба они были совсем детьми -- не слыша топота уличной свары, играли в фантики где-то на балконе и выглядели беззащитными. С тех пор Ягодин сыграл во многих пьесах самого Коляды, был блатнягой Хлестаковым, а теперь вышел в Гамлете.

«Гамлет» начинается с громкой музыки и общего танца: все герои размазывают круги черного и красного грима вокруг глаз, натягивают вязаные беретки-растаманки и крутятся, шлепая босыми ногами и высунув языки. Все -- мужчины и женщины -- в черных вытянутых трениках и коротких плюшевых юбках поверх, все в ошейниках с поводками. Не поймешь, что за чучела, прямо-таки помоечный кордебалет.

Действие этого «Гамлета» протекает буквально на помойке, где коренастый, изрисованный татуировками Клавдий с железным колючим ошейником-парфорсом вместо короны на голове -- местный царек. А гадкий, гугнявый народец с вечно высунутыми языками -- его подданные. Тут мертвецов засыпают пустыми консервными банками и засохшими свиными голяшками с копытами, а для украшения ставят кучу дешевых репродукций Джоконд. Тут в роли Тени отца Гамлета выходит сам Коляда с белыми крылышками и меховым нимбом и то издевательски хнычет, то страшно орет. Тут толстуха в черном -- Гертруда -- носит как маску волосатую кабанью голову. Тут такая же чумазая, как и все, юная Офелия играет с маленькой железной клеткой, в которой висит удавленником тряпичная кукла. И тут финальный поединок Гамлета с Лаэртом -- это кружение двоих, схвативших друг друга за ошейники.

Все это противоречит любым представлениям о вкусе, впрочем, Коляда именно этого и хочет -- оскорбить вкус зрителя, демонстрируя, к примеру, голого гогочущего Клавдия в ванне, хрюкающего и пукающего под восторженный визг придворных. На программке спектакля изображены уроды с босховского «Корабля дураков», а кто-то из экзальтированных зрителей, уходя со спектакля, твердит: да-да, это про нас, это мы такие обезьяны на поводках!

Но все же ни помоечный стиль, ни обезьяньи танцы не дают пьесе, которую все знают наизусть, какого-то нового приращения смысла, нежданного поворота. Все об одном и об одном: да, все грязные, гадкие, все в ошейниках -- это не новость, но что дальше? Сбить этот истошно кричащий спектакль с заведенного хода мог бы только сам Гамлет силой своей мысли, страсти или чем-то иным, что не укладывается в правила мусорного королевства. Но Олег Ягодин, хоть и впрямь хороший артист, не может выскочить из общего тона. Этот Гамлет, похожий на худого колючего подростка с нервным лицом, не только носит такую же юбку с трениками, как и все, и так же разрисован татуировками, как Клавдий, он так же кричит, глумится и кривляется, как и все, только к концу становясь чуть тише. Но это уже не имеет значения.

Что произошло с помоечным Гамлетом, отчего он взбеленился, так и осталось неясным. Не из-за бродяги же с крылышками, который валял тут дурака? Но в финале, когда после всех криков и танцев с топотом Гамлет срывает с себя все, включая ошейник, и на пустой сцене под льющейся водой остается лежать только его скрюченное голое тело с торчащим позвоночником... Как бы ни раздражало все предыдущее, его становится очень жалко. Коляда-драматург знает толк в резких перепадах.