«Лебединое озеро» Мэтью Боурн сочинил двенадцать лет назад, и по сей день это самый знаменитый, самый востребованный на гастролях спектакль его английской компании New adventures. Хорошо прокатывается по миру «Щелкунчик», действие в котором перенесено в сиротский приют, а страна сладостей раскрашена в ядовитые диснеевские цвета, закупают пачками DVD поклонники «Кар-мен» (через черточку, ибо главный герой -- автомеханик), отличные рецензии получила последняя премьера «Эдвард -- руки-ножницы», но все-таки Боурн -- это прежде всего «Лебединое озеро». Спектакль этот предлагали привезти к нам на гастроли еще чуть не десять лет назад, но тогда престарелые стражи балетной нравственности сказали, что «народ не поймет». Меж тем, если бы его привезли тогда, ну это было бы как посадка Матиаса Руста на Красной площади. Потрясение основ. Сейчас -- цивилизованный тур. Все еще радость, уже не сенсация.

Это «Лебединое» -- мужское: Принц влюбляется в Лебедя, но этот Лебедь -- парень, а не девушка. Многим так трудно до сих пор это себе представить, что на фотосайте ИТАР-ТАСС под фотографией летящего Лебедя (вот той самой, что иллюстрирует эту статью) английский вариант подписи выглядит так: «A ballerina in a scene from the Swan Lake ballet», хотя, по-моему, никаких сомнений пол артиста не вызывает. (В русском варианте -- просто «сцена из балета»). Боурн берет самую основу классического сюжета: тоску Принца, нежданную встречу на озере, чувство обретения родной души -- и ломку, и предательство, и смерть в финале -- и обряжает ее в современные обстоятельства.

Принц (Кристофер Марни) мается во дворце -- и вот эту тоску светской жизни Боурн рисует со смаком, с удовольствием, с замечательным английским юмором. Под строгим присмотром элегантной матушки-королевы (Сэрен Кэртин) Принц участвует во всех ритуалах, положенных обитателям дворцов в ХХ веке: рукопожатия, приветствия, открытия выставок и спуск на воду кораблей (из кулисы на веревке вылетает бутылка шампанского и вышагивает некто в морской форме; через секунду, отправленная твердой монаршей рукой, бутылка улетает в кулису, где, видимо, и находится корабль). Вальсирует маленькая толпа, не забывая перетаскивать за собой отгораживающую ее от властительных особ ленточку; матушка пришпиливает ордена на грудь бравым гвардейцам, и в этой деловой и бессмысленной суете крепенький и простодушный Принц так потерян, как это и предполагается в музыке Чайковского. Никакого романтического томления -- усталость и растерянность; и -- куда бы сбежать-то?

Первая возможность побега -- знакомство с бодрой невоспитанной девицей, специально бросившей к его ногам сумочку, чтобы его высочество обратил на нее внимание. Чудовищное взбитое платье, в котором девушка (Нина Голдмен) выглядит как вываливающееся из рожка мороженое, буйная жестикуляция и та манера двигаться, что являет собой пластический эквивалент говору простонародья -- все это сначала Принца завораживает искренностью и простотой. Но вот, преодолевая возмущение матушки, он берет свою избранницу в театр, и испытания высоким искусством эта девушка не выдерживает.

Сцена в театре -- самая ехидная и самая многослойная в спектакле. Действие одновременно происходит на сцене, где разыгрывается «старинный балет», и в королевской ложе, где присутствующие этот балет смотрят. Боурн от всей души издевается над всеми этими обитателями классических балетов: над напялившим вороной парик пейзанином-лесорубом, над тем изящным жестом, что неземная сильфида закидывает мощный топор себе на плечо, и ее самоотверженной решимостью постоять за своего возлюбленного, ввязавшись в схватку с рогатым предводителем сил зла (в кульминации она всаживает топор ему в пятую точку). Но, хохоча над древними театральными ритуалами, Боурн не прощает и неуважения к ним: подружка Принца выглядит совершеннейшей идиоткой, когда начинает жевать что-то в ложе, вскрикивать в особенно захватывающих местах спектакля и отвечать на звонок мобильного телефона. (Отличный, между прочим, момент: в полной тишине раздается позвякивание, зрители в зале начинают презрительно посматривать на соседей -- кто ухитрился не выключить телефон? -- и тут трубку достает подружка Принца.)

Принц так мучительно ежится в ложе, стоя за креслом девушки, что уже ясно -- ее непосредственность он уже называет вульгарностью. Это не тот человек, что ему нужен; существует ли вообще «родная душа» на свете, неизвестно; и заливать свое горе он отправляется в портовый кабак.

Нет, что вы, всех этих сцен в партитуре не предусмотрено. «Театр» идет на музыку классического па-де-труа, а сцена в кабаке отхватывает себе тот торжественный фрагмент, когда «в классике» идет почтенное шествие. Но ложится это все в версию Боурна без морщин и складочек -- вот будто этому замечательному хулиганству эта музыка предназначалась. Потому что Боурн отвечает Чайковскому в главном -- в интенсивности чувств.

Классические версии (все, восходящие к спектаклю Льва Иванова -- Мариуса Петипа) белым лебединым строем умиротворяют эту музыку, снимают надрыв. Боурн его акцентирует -- и если Принц в отчаянии, то вот он прямо сейчас готов утопиться и пишет предсмертную записку, и если он ревнует -- то вот выхваченный пистолет. И встреченный Принцем в городском парке Лебедь (Томас Уайтхед) у Боурна -- абсолютное вожделение, дьявольская насмешка, припудренная тоска. Все Лебеди у Боурна -- мощны (пожалуй, со времен григоровичского «Спартака» никто не выстраивал таких сильных композиций) и агрессивны, томны и насмешливы. Но главное -- показавшись на миг «своими», они все равно чужие: и «черный», дворцовый акт, говорит не о том, что «лебедя» кто-то заколдовал, а о том, что в нем самом достаточно тьмы, чтобы посмеяться над Принцем.

Этот спектакль о том, что «своего» человека можно встретить только в снах -- в детских снах и снах смертельных. Потому пригрезившийся в первой сцене ребенку-Принцу Лебедь в финале (когда Принц уже мертв) обнимает его на фоне звездного неба. Сентиментальщина? Да, конечно. Идеальное соответствие Чайковскому? Безусловно.