Фестиваль «Антиквариум» в «Школе драматического искусства» на Сретенке кажется безумно элитарной затеей: посвященный идее исторической реконструкции, он консолидирует тех, кому интересна музыка в подлиннике -- на исторических инструментах в манере породившей ее эпохи. Однако это впечатление обманчиво. За специфическим импульсом прячется вполне демократичная затея -- восстановление прошлого, говорящего с нами внятным и живым языком. Подлинный старинный инструмент -- это код, с помощью которого можно проникать в другие миры и слышать ушедшие голоса как существующие. Если эти инструменты берут люди, умеющие правильно с ними обращаться, возникает феномен, оспаривающий идею необратимости времени.

Выступление австрийского ансамбля Armonico Tributo стало блестящим доказательством этого тезиса. Исполнение музыки XV--XVIII веков вовсе не выглядело эзотерической музейной акцией, как можно было заключить, читая программу, большую часть которой составили малоизвестные авторы, на фоне которых француз Куперен или англичанин Перселл выглядели мегабрендами. Смысл исполнения старых сочинений, взятых из массы подобных, не только просветительство. В конце концов современному культурному слушателю можно спокойно обойтись без музыки Фальконьеро, Мерула или даже Кампра -- крупнейшей фигуры французской музыки XVII--XVIII веков. И совсем не обязательно поглощать такое количество произведений, написанных в вариационной форме, напоминающей современные телесериалы: короткая тема, повторяемая с незначительными изменениями много раз. Смысл -- в смене координат, позволяющей увидеть мир иначе, чем мы привыкли в традиционной концертной практике и, возможно, даже иначе, чем в жизни.

Состав Armonico Tributo типичен для ансамблей, исполняющих старую музыку: две скрипки, виола да гамба (на ней играет Лоренц Дуфтшмид, создатель и руководитель ансамбля), теорба и клавесин. То, ради чего стоило выслушать всю программу, улавливается сразу: каждый музыкант -- солист. Не в современном значении -- расталкивающий других лидер, а в старинном -- корректный по отношению к другим исполнитель, которого прекрасно слышно в любой момент совместного выступления. Качество, отсутствующее в современной концертной практике, позволяет одновременно воспринимать и целое, и частности. В них-то, собственно, и суть.

В выступлении такого рода ансамблей невозможно отделить главное от второстепенного. Здесь важно все -- не только собственно игра, но и все части ритуала, начиная от выхода музыкантов и настройки инструментов до комментариев к пьесам, создающим специфический ритм выступления: голос человека, чередуясь с голосом музыки, подчеркивает ее речевую природу, т.е. когда звуки не слипаются в общую линию, а четко проговариваются, артикулируются, перестраивая наше восприятие на новый лад -- мы начинаем переживать и осмыслять не крупными кусками, а деталями. Слышать не массу, а мелочи -- звуки, призвуки, соединения элементарных частиц. Этот неожиданный ракурс, характерный для исторической манеры, важен не только потому, что благодаря ему старые незатейливые звуки складываются во вполне осмысленную живую речь, постоянно направленную на слушателя, словно ему сообщается что-то крайне важное. Внимание к каждому звуку в отдельности раскрывает базовое свойство старой музыки -- нести в любом музыкальном послании радость. Как будто все эти авторы писали только затем, чтобы выразить переполняющую их гармонию жизни и благодарность за то, что они владеют таким восхитительным инструментарием для ее выражения. Действительно старая музыка психологически очень устойчива, но нахождение внутри одной эмоции вовсе не означает, что все эти чаконы, токкаты и пассакалии лишены контрастов. Контрасты есть, и они бесхитростны: медленно -- быстро, задумчиво -- энергично, импровизационно -- структурно. Утраченный тип мышления, когда полярность мира схвачена с предельной ясностью, где есть четкие образы хаоса и порядка. Утраченный тип чувствительности, когда важно ощущение биологической природы звука: он существует не зачем-то как строительный материал, а прежде всего как прекрасная данность, которой надо наслаждаться.

Все эти ценности музыканты Armonico Tributo открыли как нечто само собой разумеющееся: не только Вивальди и Перселл, но и Фальконьеро, Мерула и их анонимные коллеги без всякого напряжения пробыли два часа нашими собеседниками, устроенными явно проще нас, но содержательными -- едва ли не более. Оспаривая риторику обычного концертного ритуала, претендующего на глубину и многозначительность, музыканты напомнили еще одну забытую практикой вещь: любое человеческое проявление может быть свободным и естественным -- даже такое, как пение. Солистка -- немецкое сопрано Герлинда Земан -- показала: для того, чтобы вызвать исключительные эмоциональные переживания слушателя, вовсе не обязательно иметь то, что сразу отличает вокалиста от простого смертного. Когда Земан поет Тарквино Мерула, кажется, что так называемого голоса у нее нет совсем. А вот когда Кампра, Перселла или сефардские песни (музыка изгнанных из Испании в конце XV века еврейских общин), голос ее просто расцветает. Но ни в каком случае в его звучании не будет насилия над природой и стремления доминировать: красота, оказывается, может рождаться с помощью самых обычных связок.