Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко пережил несколько пожаров, ремонт и перестройку здания. Нынешний сезон -- первый после долгого кочевья по чужим сценам. Повесили новый занавес -- сапфирово-синий с золотыми прожилками. Уверенный знак готовности театра занять место рядом с МХТ, что был основан той же парой режиссеров, только чайки не хватало. Теперь и она появилась. На днях публике представили долгожданную продукцию -- премьеру балета Джона Ноймайера «Чайка».

Руководству театра пришлось долго уговаривать хореографа перенести спектакль в Москву. В 2002 году директор театра Владимир Урин отправился в Гамбург на мировую премьеру «Чайки» и тогда же впервые попросил у Ноймайера спектакль. На осуществление проекта ушло пять лет. За это время случилось многое: трагически погиб главный балетмейстер театра Дмитрий Брянцев, театр работал без здания, прокатывая на многочисленных гастролях исторические постановки «Лебединого озера» и «Снегурочки» Бурмейстера, в октябре прошлого года выпустили морально устаревшую «Золушку» Олега Виноградова и стали ждать педагогов из Гамбурга, которые, как боги из машины, должны были восстановить справедливость и воздать должное многострадальным артистам.

Первым приехал сам Ноймайер и расписал четыре состава артистов -- главные герои нашлись преимущественно в кордебалете. Прима-балерины были слегка разочарованы и решили ждать своего часа в связи с менее авангардной постановкой. Это нормально. Дело в том, что для Ноймайера существует два типа артистов -- те, которые уже как-то проявили себя на прославленных сценах (балетмейстер ищет встречи с ними, чтобы подарить роль), и те, которых неожиданным образом откроет он сам и предъявит миру. Просто «преуспевших в классике» и других носителей званий и отличительных знаков Ноймайер может и не заметить.

Что же получилось из союза гамбургского гения и маленького московского театра? Получилось действо с великолепной картинкой и парой-тройкой актерских удач. Начнем с того, что наш балетный театр давно не видел такого чистого и светлого спектакля. Мы привыкли к мрачному буйству Григоровича, к гжельно-золотистому излишеству Виноградова или к стильной, но все же пестроте картинок Ратманского. «Чайка» излучает прозрачный свет. Входишь в зрительный зал, и вся громада сцены открыта перед тобой -- не сразу даже понимаешь в чем дело. Ноймайер у себя давно отменил бархатные занавесы -- в особых случаях использует бумажные, чаще вовсе обходится без них. (Тем не менее его театр остается эстетским, ни на йоту не приближенным к народу.) В двух шагах от партера сидящий Треплев беззаботно теребит в руках бумажную птичку. За один этот момент обнаженной в своей красоте, открытой взгляду сцены можно влюбиться в «Чайку» и в театр Ноймайера. Хореограф изменил профессии героев -- у него действуют два хореографа, Треплев и Тригорин, прима-балерина Аркадина и начинающая энтузиастка Нина. О превращениях можно прочитать в либретто. И с этим Ноймайер просчитался -- упустил шанс эксперимента. Может быть, в Германии и нужно было все по полочкам раскладывать, а в Москве уж текст «Чайки» знают. Да и артистам нашим лучше не проговаривать лишний раз, образ какого персонажа они воплощают. А так, глядишь, и выплыло бы что-нибудь из их игры просто в силу таланта. Так Татьяна Чернобровкина, когда осознала, что играет Аркадину и что она -- всемогущая прима, начала изображать что-то несусветно гротесковое и по-московски разбитное и разудалое (иными словами, артистку московского Музыкального театра, как ее изобразили бы коллеги по цеху на новогоднем капустнике). И в результате угробила символический подтекст роли: Аркадина, хоть и стерва, но вместе с тем премилая русская барыня, добрая и отзывчивая; она любезна Чехову и доброй половине зрителей, которые не поддерживают новые формы. Таких проколов много, но они, будем надеяться, со временем выправятся. Балет входит в репертуар надолго.

С Костями и Нинами хуже: мальчиков и девочек слишком придавил авторитет постановщика, из репетиционного ступора они к премьере не вышли. Верится, что следующая встреча с Ноймайером (а такая возможность не исключена; поговаривают о новой московской работе с хореографом) не застанет их врасплох. Во всяком случае, и Дмитрий Хамзин и Алексей Любимов заявку на будущее сделали. Валерия Муханова порадовала в роли Нины -- пока только своей молодостью (прошлогодняя выпускница МГАХ) и страстью к работе. Не буду говорить о маленьких катастрофах персонажей второго плана -- Сорина, Медведенко, Дорна, Шамраева. На их лепку нужно было больше времени, больше привыкания к методам Ноймайера. В гамбургском оригинале они не уступают персонажам первого ряда, кое-кого даже танцуют премьеры.

Зрителю пока есть что переваривать и без этих досадных мелочей -- прежде всего это «сочинения» героев. Сильнейшим остается эпизод, когда как гром среди ясного неба на обитателей усадьбы обрушивается музыка ударных, сочиненная Ивлин Гленни, а на маленький помостик выходят парни в набедренных повязках в форме трапеций от Варвары Степановой и пропагандируют новые формы в «спектакле» Треплева. Костя и Нина -- главные персонажи действа. Маша и Сорин зачарованно смотрят на сцену, Аркадина хохочет, а Тригорин готов по-отечески похлопать Костю по плечу.

Дирижеру Феликсу Коробову хочется посоветовать чаще поглядывать на сцену и реже переживать экстаз симфонического маэстро. На пресс-конференции он много говорил о своей радости от того, что Ноймайер за основу взял часто исполняемую, заигранную музыку Шостаковича (кроме того, Чайковский, Скрябин и Гленни) и дал возможность сыграть ее по-новому. Но в благородном порыве дирижер так проникся спецификой музыкальной партитуры, что в какой-то момент кажется: Шостакович сейчас появится на сцене и отодвинет персонажей на второй план.