К юбилею руководителя Камерного хора Московской консерватории Бориса Тевлина и открытию фестиваля «Московская осень» Родион Щедрин преподнес свежее, специально написанное сочинение, предложив вместе с тем новый жанр -- «русская хоровая опера». Нечто вроде «итальянской оперы seria» или «немецкого зингшпиля».

«Боярыню Морозову», которую композитор, захваченный сильным образом героини, текстами «Жития протопопа Аввакума» и «Жития боярыни Морозовой» и просто потрясающими воображение, чудовищными событиями эпохи раскола, писал чуть ли не 30 лет, в Большом зале Консерватории при большом стечении публики приветствовали министр культуры и массовых коммуникаций Александр Соколов лично (он сказал, что «случилось чудо» и что опера -- это «великий подарок») и президент РФ, в специальном послании поздравивший и «Московскую осень», и хормейстера Бориса Тевлина.

Новый жанр при всей его необычайности оказался похож на почти ортодоксальную кантату. «Русского» в нем -- историческая принадлежность сюжета и язык (старорусский -- Щедрин писал либретто сам, но не придумывая ничего, а только цитируя вышеназванные источники). «Хорового» -- превосходное хоровое письмо, изощренная полифоническая партия, позволяющая хору быть античным комментатором, оркестровым аккомпаниатором, соучастником событий и аурой эпохи. «Оперного» -- образ главной героини, сильной русской женщины, страстной и проникнутой духовностью до предела.

Но само музыкальное действие довольно статуарно: все начинается с момента, когда царь и толпа требуют от боярыни отречения, трижды обращаясь к Морозовой и ее сестре Урусовой и трижды получая отказ. Угрозы и пытки Щедрин рисует угрожающими красками ударных инструментов и эффектным фугированным злорадством хора. Убийство сына Морозовой сделано как лаконичный хоровой эпизод, обволакивающий краткое соло мальчика. Плач Морозовой по сыну -- сильная, нетривиальная, по-барочному темная и витиеватая ария на хоровом фоне. Три нежных соло Аввакума (Lamento I, II, III) напоминают о роли Евангелиста в одном из музыкальных прообразов «русской хоровой оперы» -- в Страстях.

Как это может быть поставлено, пока трудно себе представить, хотя сам композитор говорит, что мечтает о постановке, и уже предпринимаются шаги в поисках подходящих сценических решений и ситуаций (о них говорил Вадим Солод, глава продюсерского центра Classica Viva, организовавшего премьеру «Боярыни Морозовой»).

Исполнители оперы (при всей условности этого обозначения) показали себя очень достойно и не менее достойно представили сложнейший щедринский музыкальный текст. Ровный и строгий, вполне царственный бас Михаила Давыдова сделал партию царя Алексея Михайловича скульптурной. Нежное, не форсированное сопрано Вероники Джиоевой -- сестры Морозовой Урусовой -- оплетало голос главной героини проникновенным эхом. Саму Морозову гибкому и темному меццо Ларисы Костюк удалось вместе с автором сделать максимально далекой от того образа, который нарисовал на знаменитом полотне Суриков. Эта Морозова не фанатичка, но женщина,горестно оплакивающая судьбы близких, упрямо и печально стоящая на своем. Образ скорее иконописный, нежели передвижнический. В той же стилистике приглушенных красок -- Аввакум в исполнении Эндрю Гудвина. Вообще вся драматургия оперного текста иконографична. Вместо оперы, рисующей жуткие события жуткого времени, -- лаконичное житие с его условностями места и времени.

Искомый «просветительский эффект» сочинения, равно как и музыкальное мастерство автора, -- на ладони. Не вдаваясь в подробности и причины происходившего, Щедрин все же делает некий вывод, и публика вместе с ним оказывается на стороне мученицы Морозовой: невозможно испытывать сочувствие к глумящейся толпе, царю-душегубу и опасливым стражникам. Грозная поступь нового времени слишком груба в сравнении с тихим страданием уходящего.