Удивительно, какими зрелыми артистками врываются в искусство истинные звезды, находясь в совсем еще нежном возрасте. Достаточно вспомнить первое TV-Special Барбры Стрейзанд или первую Розину Чечилии Бартоли -- сразу было видно, что перед публикой стоит человек, уже полностью осознавший свою художническую природу. Молодая латышская певица Элина Гаранча сделала вертикальный взлет в своей карьере вскоре после первых шагов на оперных сценах: спетый ею в Зальцбурге в 2003 году Анний в «Милосердии Тита» (постановка Мартина Кушея и Николауса Арнонкура) одним махом перевел ее в ранг восходящей звезды. В звездном составе, где все пели и действовали наперебой хорошо, латышская дебютантка привлекала особой строгостью тона -- ее строгий римский юноша уже многое знал о непростой закулисной жизни властителей.

У Гаранчи меццо-сопрано редкой красоты, одновременно пульсирующе-чувственное и интеллектуально собранное, блестящая техника, позволяющая ей выделывать самые замысловатые виртуозные «штучки», и феноменальная музыкальность. Она внешне весьма привлекательна, а как артистке ей свойствен глубинный трагизм. Я видел ее в партии Розины в «Севильском цирюльнике» Россини на сцене венской Штаатсопер -- она ухитрялась таинственным образом транслировать смутные горестные предчувствия этой привычно бойкой барышни.

Гаранча теперь нарасхват -- она, например, участвовала в сенсационной записи «Баязета» Вивальди под руководством дирижера Фабио Бьонди, которая едва не получила премию «Грэмми», странным образом проиграв лишь несколько очков вполне заурядной интерпретации «Фальстафа» Верди. К вокальным причудам Вивальди певцы шли через минные поля неумения долгими десятилетиями, а Гаранча одним залпом выпила кубок мастерства и как ни в чем не бывало «отоварила» такие чудовищно трудные каденции, что можно было только ахнуть.

На недавно вышедшем ее персональном диске с ариями Моцарта (Elina Garanиa: Mozart. Opera & Concert Arias. Virgin Classics 2006) перемешаны на первый взгляд «имперсональные» концертные арии и более чем «личные» фрагменты ролей из опер. Своенравная, если не стервозная Вителлия из «Милосердия Тита» соседствует с пылким и благородным кавалером Рамиро из «Мнимой садовницы», а из оперы «Так поступают все женщины» взяты арии обеих сестер -- и азартной веселушки Дорабеллы, и трудной для себя самой печальницы Фьордилиджи. Но арии не отличаются по степени личной включенности певицы -- всюду и везде мы слышим высказывания живых страдающих людей, а не чистое музицирование в башне из слоновой кости. Начинают диск три поздних опуса Моцарта. В арии Chi sa, chi sa (она предназначалась как вставная для чужой комической оперы «Ворчун с добрым сердцем») нет устрашающих фиоритур, здесь царит мягкая лирическая атмосфера, и Гаранча разворачивает во всю ширину свое умение проникать в интимные горести персонажа. На смену горюющей мадам Луциллы из «Ворчуна» приходит воинствующая властолюбка Вителлия, и тут голос Гаранчи ожесточается, резкие звуковысотные скачки звучат как улики неискренности и сумасбродства. А после этих эскапад причитания Дидоны, покинутой Энеем, из концертной арии Ah, non lasciarmi звучат как трансовые попытки самоумиротворения, и близкая смерть представляется вполне органичным концом для этой визионерствующей патрицианки. Чередование арий строится на контрастах -- следом за умирающей Дидоной на сцену выходит негодующий Рамиро, и юношескому пылу его голоса, кажется, нет никаких препон. Невероятной глубины Гаранча достигает в арии Misero pargoletto от лица некоего мифического Тиманта, который только что обнаружил свою преступную связь с собственной матерью -- он прощается с детьми и заклинает их забыть его: тут латышская певица загоняет себя в самую черную депрессию, которую, кажется, так и силится сбросить с себя ее полный лучезарной жизни голос.

Два абсолютных исполнительских шедевра припасены под занавес. В знаменитой концертной арии Non temer, amato bene в сопровождении оркестра и клавира Гаранча предлагает свой путь, двигаясь между холодными обтеканиями фраз у Элизабет Шварцкопф (сорок лет назад) и страстной перенасыщенностью Чечилии Бартоли (на открытии нынешнего Года Моцарта в Зальцбурге). Конечно, Гаранча как тончайший музыкант не может устоять перед наркотической красотой этой музыки и вместе с пианистом (Франк Брайли) радостно купается в пьянящих брызгах шлягера. Но трагическая природа заставляет певицу внедряться и в жизненную ткань этой музыки, и постоянно возвращающийся к своей клятве в верности герой находит все новые и новые оттенки в навязчивой демонстрации своей безоглядной преданности.

Завершает диск так называемая «ария со скалой» (Come scoglio) -- Фьордилиджи предстает здесь в момент напряжения всех сил, и благодаря внутреннему напору Гаранчи в ее верности возлюбленному сомневаться нельзя. Кажется, после Бартоли в цюрихском спектакле, запечатленном на видео, глубже проникнуть в эту ткань просто невозможно. Но Гаранча заходит с другой стороны и держит слушателя в ежесекундном напряжении. И дело даже не в том, сомневаться в ее верности или нет, дело в том, что мы ощущаем весь экзистенциальный ужас моцартовской героини, стоящей перед, казалось бы, таким простым выбором -- какого предпочесть поклонника.

В эти дни Гаранча блистает в Зальцбурге, выступая в концертах с ариями Моцарта. В ближайшее время синеглазая рижанка споет королевскую партию -- Кармен, и тогда, наверное, мы узнаем совсем новую Гаранчу.