Вчера в старинном бельгийском городе-музее Брюгге в рамках старейшего в Европе аутентичного фестиваля Musica Antiqua с программой «Неизвестный русский классицизм» выступил российский оркестр Pratum Integrum (в переводе с латыни «некошеный луг»). Приглашение молодого коллектива на фестиваль такого уровня -- свидетельство высокой оценки, данной профессиональным сообществом. Двумя днями раньше программа «Неизвестный русский классицизм» была сыграна в старинном театре «Останкино», в рамках проекта «Шереметевские сезоны». Обозреватель «Времени новостей» Сергей ХАЧАТУРОВ между двумя концертами пообщался с художественным руководителем оркестра Pratum Integrum виолончелистом Павлом СЕРБИНЫМ.

-- Расскажите, пожалуйста, о программе концертов.

-- Цель программы -- представить русский классицизм в разнообразии жанров и имен. Во-первых, хотелось познакомить с замечательной отечественной школой, представленной именами Дмитрия Бортнянского, Максима Березовского, Евстигнея Фомина; с другой стороны нам важно открыть для слушателя музыку тех композиторов, которые работали в России: Антона Фердинанда Тица, Иоганна Генриха Фацуса. По контрасту с другими иностранцами (Джованни Паизиелло, к примеру) они приезжали в Россию не только с целью побыстрее заработать и уехать. Тиц и Фацус стали частью российской музыкальной истории. Они получили великолепную выучку у себя на родине в Германии, а затем приехали в Россию и больше отсюда никуда не уезжали.

-- Кстати, применительно к изобразительному искусству XVIII века существует термин «россика». Россикой называют творчество иностранных мастеров, приехавших в Россию и работавших здесь. В самом слове артикулируется амбивалентность положения художника...

-- Любопытно... Дело в том, что подобная же амбивалентность характеризует творчество и прибывших ко двору музыкантов. Приехавши сюда, они начинали писать музыку совершенно по-другому. Атмосфера русской акапельной церковной музыки, в какой-то степени народной музыки оказывала на них влияние. Они уже сочиняли в стиле, который определяется как стиль a la russe, как бы национальный. Их эксперименты во многом стали основой так называемой национальной композиторской школы России.

-- Сыгранная в двух концертах музыка звучала впервые?

-- Она звучала раньше, и только в исполнении оркестра Pratum Integrum. Вообще Pratum начался с премьерного исполнения симфонии до-мажор Максима Березовского (созданный около 1772 года трехчастный опус считается первой русской симфонией). Это случилось в 2003 году. После записи Березовского мы стали постоянным оркестром и работаем отныне вместе. Поскольку этой же симфонией открывались нынешние концерты, можно сказать, что их программа шифрует и историю нашего собственного коллектива.

-- Оркестр Pratum Integrum выбрал стиль аутентичного исполнения. Хотелось бы разобраться с самим термином «аутентизм». Он быстро входит в моду, как постмодернизм, концептуализм. Сегодня аутентичной могут называть и безвибратную манеру игры каких-нибудь готических рокеров, и традицию музицирования в музейных залах. Где, на ваш взгляд, границы понятия «аутентичность»?

-- Я боюсь слова «аутентизм». Предпочитаю ему -- историческая исполнительская практика. На Западе аутентизм появился как бунтарское явление. Но сейчас он начинает костенеть, превращается в новый академизм. Более того, старые ребята не дают ходу молодежи. Почему вообще возник аутентизм? Я считаю, что у каждого музыкального произведения накапливается критическая масса интерпретаций, после которых оно требует очистки. Возьмем банальный пример: чакона Баха. Ее Бах написал в двадцатые годы XVIII века. В баховской традиции чакону исполняли в течение тридцати -- сорока лет. Затем, в эпоху классицизма, эту пьесу играли по-другому. В романтизме снова по-другому. В двадцатом веке исполнение совершенно не клеилось с замыслом композитора. Так, накопленная критическая масса прорывается, и само произведение вопит: я хочу, чтобы меня играли по-старому. Важны и технологические аспекты. То же нон вибрато струнных. Когда оркестр играет вертикаль нон-вибрато, совершенно по-другому выстраивается интонация. Когда все в группах вибрируют, интонации не слышно. Прием нон-вибрато стал актуален для современных оркестров. Думаю, что через сто и двести лет аутентизм будет актуален для музыки XX века, если интерпретация ее уйдет слишком далеко. Другое дело, что двадцатый век отличается от XVIII тем, что возможны звукозаписи. Наши современники опираются в своих интерпретациях на то, что слышат на дисках «из первых рук».

-- Вы думаете, что реально сегодня достичь того звучания, которое слышал Бах?

-- Конечно, мы не можем сымитировать полностью то, как звучало произведение в день написания. Если принять подобную догму, то надо признать, что произведение не имеет права быть интерпретировано спустя какие-то годы. Поэтому мы говорим о степени приближения. Ошибаются те, кто думает, будто аутентизм полностью закрывает возможность исполнительского самовыражения. Просто мы не ставим себя на первое место. На первом месте -- композитор.

-- Расскажите, пожалуйста, о российской традиции аутентичного исполнения.

-- Первые ростки российской аутентики пробиваются с 1960-х годов, с концертов ансамбля «Мадригал». В 1993 году при Московской консерватории был создан Ансамбль старинной музыки. В этом ансамбле под руководством Алексея Любимова, пианиста с мировым именем, в разные годы выступали почти все будущие оркестранты Pratum Integrum. Я начинал с 1994 года. В Петербурге прорыв совершил оркестр Musica Petropolitana, из которого пришел концертмейстер нашего коллектива Сергей Фильченко. Так что преемственность очевидна.

Российская аутентика имеет свои внутренние проблемы. Основная -- авторитаризм. На первое место люди ставят не музыку, а себя. Стремятся собрать вокруг себя некую протоплазму, которая будет отражать субъективные представления об аутентизме одного лидера. Pratum изначально был создан по другой модели. В нашем оркестре нет дирижера, нет случайных людей. Состоит он по большей части из выпускников Московской консерватории, моих друзей. Во время репетиций мы взвешиваем мнение каждого музыканта. Нам удается удерживать демократию в оркестре. Номинально я артистический директор. На самом деле несу ответственность за подбор программ, за поиск в библиотеках, за басовую группу, за репетиции. Все обязанности у нас распределены. Нам авторитаризм не грозит.

-- На какие европейские школы аутентичной музыки ориентируется Pratum Integrum?

-- Начнем с того, что мы музицируем с выдающимися исполнителями Европы: Тревором Пинноком (клавесин), Виландом Кейкеном (виола да гамба), Александром Рудиным, Иваном Монигетти (виолончель). У нас богатый опыт. Но у нас все же есть собственные преференции. Лично я поклонник оркестра Concerto Koeln, который для меня открыл классицизм и движение «Буря и натиск». Но подражать мы никому не пытаемся. Потихонечку вырабатываем собственный стиль.

-- Наверное, содержать оркестр, исполняющий аутентичную музыку, очень дорого? Ведь инструменты должны быть старинными...

-- Да, конечно. Струнные в нашем оркестре -- оригиналы и копии инструментов XVIII века, духовые -- аутентичные копии. Мы молимся на Михаила Серебряного. Он продюсер оркестра, человек, истово преданный старинной музыке. По образованию он биолог, закончил МГУ. Так что существуем мы благодаря частному капиталу. За три года государство не проявило к нам никакого интереса.

-- Как вы ищете раритетные партитуры?

-- Для меня процесс обозначается модным словом «фан». Мне интересно это как хобби. Я в контакте практически со всеми европейскими архивами. Много выписываю копий, изучаю партитуры, до которых никто никогда не дотрагивался. Вот пример, как нашлась рукопись первой русской симфонии Максима Березовского. Очень уважаемого библиотекаря из Италии Московская консерватория попросила для библиотечной конференции провести небольшой поиск по русским фамилиям в каталогах европейских архивов. Был использован интернет-каталог, куда «зарядили» несколько русских фамилий, в том числе Бортнянского и Березовского. Так всплыли некоторые пьесы, в числе которых и первая русская симфония, партитура которой хранится в Риме. Поскольку партитура оказалась в частном архиве, процесс получения копий занял три года.

-- А много русской музыки разбросано по иностранным библиотекам?

-- Очень много. Во-первых, мы же после революции свои архивы не особенно берегли. Мы же в 1918 году прилюдно сожгли архив Придворной капеллы. Многие рукописи были спасены благодаря эмигрантам. Партитуры остались на Западе. Многие произведения выжили чудом -- только потому, что наши композиторы в XVIII веке публиковались за рубежом. А в российских архивах даже если что-то сохранилось, не всегда каталогизировано. Просто позор! Если представлять картину наследия русской классической музыки в целом, придется признать: семьдесят процентов погибло, из оставшихся тридцати издано полпроцента.

-- Что же из оставшегося услышим в исполнении Pratum Integrum в будущем сезоне?

-- Что касается русского XVIII века, мы, видимо, будем записывать диск Иоганна Вильгельма Гесслера. Будут и западноевропейские раритеты: программы с «новым» Телеманом, французским барокко, шведским Моцартом -- Иозефом Мартином Краусом. Будет звучать музыка Иоганна Георга Пизенделя, знаменитого скрипача Дрезденской капеллы, для которого писали и Телеман, и Вивальди, и Фаш. У нас есть сайт, www.pratum.ru, на котором можно всегда посмотреть анонсы наших программ.