На вернисаже выставки «Павел Филонов -- очевидец незримого» (см. «Время новостей» от 20 июля 2006 года) первые лица Русского музея -- директор Владимир Гусев и заместитель директора по научной работе Евгения Петрова -- неоднократно употребляли глагол «засветился». Дескать, вот раньше Филонова понимали единицы: мало кто способен не затеряться в мглисто-душных атомарных лабиринтах живописи мастера. Теперь же живопись мэтра светится новым светом, красивым, лучезарным и доступным пониманию всех и каждого. Какова же природа этого света? Она не имманентна творчеству самого Филонова. Это свет, направленный извне, из сегодня. Входим в анфиладу, где висит более 80 картин мастера. Висят в кромешной темноте и «фосфоресцируют», точечно подсвеченные высокими, незаметными фонарями. Первое впечатление -- ах какая феерия, ах как изумительно. Но вот «Пир королей» 1913 года, «Портрет сестры Евдокии Глебовой» 1915 года, другие неоднократно виденные хрестоматийные работы. Вспоминаешь, что тревожное, опасное удовольствие доставляло прощупывание глазом филоновского мира во всей его корпускулярной цветности, в саморазрушительном усердии строить форму нейрохирургическим способом. А тут вдруг знакомое волнение перед теми же картинами исчезает. Они сервируются для глаза так, словно лайтбоксы в дорогом бутике или слайды на лекции. Колорит высвечен до «белого каления», глубина тона исчезла, цвета ярые, агрессивные, поверхность стерта, софитом обглодан композиционный скелет. Это, конечно, очень смелый ход -- сознательно «на злобу дня» превратить подлинную живопись в симулякр, в ее репродукцию (эффект репродукции усиливается по контрасту с комнатами графики, где свет выставлен более канонично; наверное, оттого листы графики на новой выставке производят более сильное впечатление). Ход задан самой концепцией выставки -- встроить Филонова в модель современного игрового, восприимчивого к высокотехнологичным аттракционам сознания. На эту же идею работает и сканирующий графику Филонова звучащими потусторонними охами и скрежетанием протоэлектронный синтезатор по модели 1938 года, и анимационный фильм по картинам Филонова 18-летнего вундеркинда Степана Шушкалова, и гигантский механический лев современного мэтра Вадима Захарова, сложно и жутко двигающийся на своем постаменте и декламирующий актерским голосом биографию авангардиста.

Самое удивительное, что ничего плохого в подобной модели презентации в принципе нет. Все большее отчуждение между традиционным музеем и современной публикой заставляет даже самых строгих консерваторов осваивать новый язык общения и идти на эксперименты. По сути, проект, подготовленный при участии Proactive PR и издательства Agey Tomesh, очень новый и удачный в целом для России пример стратегии «contemporary-классика». Нынешний год благодаря юбилею великого Рембрандта на другие подобные примеры богат, начиная от масштабной программы амстердамского Рийксмузеума с кульминационным преображением «магическим лучом» Питера Гринуэя картины «Ночной дозор» и кончая попыткой московских художников Марины Беловой и Алексея Политова сотворить в честь Рембрандта и по мотивам его картин простодушный и искренний театр теней, заимствующий опыт создания народных ксилографий (лубков) былого и зрелищных кунштюков современного масскульта.

В случае с новой выставкой Филонова смущает одно: использование подлинников мастера в качестве «вторсырья» для кураторских амбиций. Так в общем-то тоже делать можно. Еще раз -- пример с Гринуэем и его версией «Ночного дозора». В специальном амфитеатре Рийксмузеума показывают версию-интерпретацию «Дозора» знаменитым английским режиссером. Сперва на многих телеэкранах калейдоскоп фрагментов картин Рембрандта и актерские этюды на сюжеты этих картин. Голос под музыку Майкла Наймана рассказывает придуманную Гринуэем историю про полотно «Ночной дозор» как скрытую детективную улику убийства капитана амстердамской гвардии стрелков. (Удивительно, но картиной при жизни Рембрандта заказчики довольны не были.) В другом зале сама картина оказывается киноэкраном, где эта история рассказывается. Свидетели говорят, что за пять минут испытали подлинное потрясение. Вся история транслируется путем феноменальной световой драматургии, когда по воле режиссера отдельные части «Дозора» высвечиваются, другие затемняются, в нужный момент ставятся видеофильтры (дождь, восход, факелы). Действо сопровождается звуковыми эффектами. И впечатление, что это не одна картина, а полноценный художественный фильм со своей завязкой, кульминацией, развязкой и смыслами, куда более глобальными, чем детективный сюжет, но из него происходящими.

Такая внятная авторская позиция в претензии покуситься на самодостаточность шедевра может быть оправдана. Но когда, как в случае с «оригинальной» подсветкой картин Филонова, ее нет, или она плохо сформулирована (чтобы понять живопись, нужно перевести ее в слайд?), тогда не исключены сперва удивление, затем раздражение (может быть озвучено возгласом «Засветили!»). И все же выбранная Русским музеем и партнерами стратегия «contemporary-классика» оправданна. Пусть пока не работой с наследием самого Филонова, так хотя бы выстраивающими интересный контекст опусами на тему его творчества. Лучший экспонат выставки -- голубой лев Вадима Захарова. Он не посягает на целостность «текста Филонова». Он дает свой комментарий, переводя филоновский пафос в смиренное юродство. Лев выше человеческого роста, а напоминает одновременно пластмассовую игрушку для ванны и иератичных египетских зооморфных богов. Благодаря сложной шарнирной конструкции и электронному управлению, его движения совершенно непредсказуемы. Он может оседать на лапы. Валиться набок, вилять хвостом, готовиться к прыжку. В паузах между движениями поставленный дикторский голос читает биографию Павла Николаевича Филонова. Зрелище длится 15 минут. Оно впечатляет. В тексте про фанатичного отшельника, одержимого патологической идеей «сделанности», в пугающих подергиваниях и наклонах льва с пустыми глазницами ощущалось то самое филоновское развоплощение человеческого до самых основ: молекул и атомов. Развоплощение, которое неизбежно ожиданием того, что эти молекулы и атомы обязательно потом во что-то человеческое соберутся, но на той территории, о которой Филонов думать не мог. Забавно, что все это молекулярное мельтешение форм отлично усвоено самым детским и наивным искусством мультипликации (к слову, к школе Филонова через отца приобщен знаменитый Андрей Хржановский, да и Винни-Пух Федора Хитрука во многом близок стилю ученицы Филонова Алисы Порет, первого советского иллюстратора книги Милна). И вот это явленное вдруг историческим провидением детское сострадание зауми истерзанной художнической души чутко уловил Вадим Захаров. Его лев стал медиумом между залами подлинников Филонова и откровенным компьютерным аниме на тему его картин, которое выбрало сейчас поколение next.