В минувший четверг прыткий столичный литератор имел шанс поспеть сразу на два наградных мероприятия: днем в Доме русского зарубежья вручали премию Александра Солженицына, вечером в Овальном зале Библиотеки иностранной литературы -- премию имени Ивана Петровича Белкина. Если времени много, то очень удобно: послушал духоподъемные речи близ Таганки, выпил-закусил-побеседовал, спустился пешочком к Яузе, а там уже речи новые. Конечно, иной завсегдатай фуршетов заворчит. Во-первых, как ни засиживайся (застаивайся) на первом приеме, а все равно примерно час, отделяющий его от второго, как-то убить надо (гулять по набережным не все любят). Во-вторых, завтра-то что делать прикажете -- неужто опять в какой-нибудь задымленный подвал на невесть чью презентацию тащиться? Где хорошо, коли стаканчик сухого нальют, а кормить будут одними баснями! Почему бы координаторам приемов (премий) меж собой не скоординироваться? Вот и я думаю: почему?

Премией Солженицына отмечен Игорь Золотусский. Объявили о том в первый день весны. Апрельские наградные телевести были похожи на мартовские как две капли воды. Сообщив, что впервые солженицынскую премию получил критик и что молодого Золотусского хвалил Корней Чуковский, репортеры переходили к книге о Гоголе, вышедшей в «ЖЗЛ» четверть века назад и несколько раз переизданной, -- дальше лауреату удавалось произнести несколько теплых слов о Солженицыне и о себе. Вообще-то критические опусы о Гоголе писали современники классика -- Шевырев, Полевой, Белинский, Константин Аксаков... Золотусский занимался иным делом -- историко-филологическим. Соизмерим ли его вклад в эту область знаний с тем, что совершил первый лауреат премии Солженицына академик Владимир Топоров? Не знаю, раньше как-то не приходило в голову такое сравнение. Что до критики, то на сей счет лучше всех высказался сам Золотусский -- лет тридцать назад, когда был одним из самых заметных в СССР критиков. Цитирую по памяти (сильно тогда впечатлился): мол, если молчит N, это ничего не значит; если молчит Игорь Виноградов (в ту пору полуопальный), его молчание значит больше, чем болтовня (писанина) иных-прочих. Видимо, поэтому Золотусский ничего не говорил о писателях 90-х и нашего десятилетия. Сперва литературным разделом «Литературной газеты» руководил, потом лекции в Финляндии читал, передачи о классиках на ТВ делал, в жюри «Ясной поляны» решения принимал, но в отношении живой словесности руководствовался правилом «молчание -- золото». Правда, одно исключение сделал -- назвал официантами при ком-то нехорошем (бизнесе? криминале? масскульте? -- этого уже не помню) своих бывших коллег, худо-бедно что-то о новых стихах и прозе вякающих. Понятно, что, наградив Золотусского, жюри премии Солженицына тем самым признало верность его тезиса о «золотом молчании». То есть о том, что критиком должно считать того, кто не хочет (не может, не находит разумным) писать о живой литературе -- полагает ее не спорной, а мертвой. Заодно жюри объяснило тем, кто публично рассуждает о словесности, поддерживая одних писателей и оспаривая других, что всех их (в широком диапазоне от Капитолины Кокшеневой до Натальи Ивановой, от Владимира Новикова до Владимира Бондаренко) в культуре нет. Равно как их подопечных. Спасибо, конечно, но все-таки хочется спросить: почему? И жаль будет, если кто-то усмотрит в моем вопросе желание принизить давние незаурядные работы Игоря Золотусского.

Премию за лучшую повесть минувшего года получил Владислав Отрошенко («Дело об инженерском городе» -- «Знамя», №12). По оглашении краткого списка соискателей я сформулировал свое мнение как об этом «феномене натуры», так и о пяти его ингредиентах (см. «Время новостей» от 4 февраля»). Повторяться не буду, да и февральскую мою заметку перечитывать не рекомендую. Достаточно ее заголовка -- «Четко организованное безрыбье». Можно ли считать «Дело об инженерском городе» самым «рыбообразным» раком? Наверно, можно. Мог ли результат быть хуже? Безусловно, мог: повести троих «белкинцев», по-моему, и в печать-то проникли «по стечению обстоятельств». Мог ли быть ощутимо лучше? Не знаю. Мне повесть Олега Хафизова «Полет «России» («Новый мир», №10) кажется сочинением более увлекательным и свежим, чем «Дело об инженерском городке». Составляй я пятерку претендентов, Хафизов бы в нее попал. Пятым -- и не потому, что его инициал квартирует в конце алфавита. Так что сильно горевать из-за его неудачи не стану. Отрошенко так Отрошенко. Прозаик квалифицированный. Победил в честном бою. С чем его и поздравляю. А вот отработавшее жюри премии Белкина поздравлять что-то не тянет. Догадайтесь, почему.

И последнее. Кажется мне, что три моих «почему» состоят в очень близком родстве, что похожи они друг на друга, как мартовские и апрельские репортажи о премии Солженицына, что вообще это три рожи одного многоголового, но не щеголяющего разнообразием чудовища. Кажется, но почему?