Выставка уникальна. Она великодушно позволяет увидеть то, что Юрий Норштейн называет «пластическим временем». Пластическое время для него одно из определений мультипликации как таковой. Но давать исчерпывающее объяснение этого понятия так же бессмысленно, как пересказывать сюжеты мультфильмов «Ежик в тумане» или «Сказка сказок», признанного Академией киноискусства Лос-Анджелеса «лучшим анимационным фильмом всех времен и народов».

Пластическое время организуется из кокона различных ассоциаций, поэтических тропов, необходимых для полноты восприятия мира, вдруг обнаруженных глазом исторических трофеев. В мультфильмах режиссера Юрия Норштейна и его супруги художницы Франчески Ярбусовой этот кокон обволакивает тебя, погружает во что-то мягкое, теплое, шерстисто-пепельное. И ты, укутанный этим шерстяным одеялом памяти, доверчив и беззащитен как младенец или -- что принципиально именно для Норштейна -- как Акакий Акакиевич в своей шинели.

В экспозиции представлены макеты, эскизы, фотографии, а также специально сделанные Норштейном к выставке инсталляции -- стеклянные ящики. В них пространственные планы разделены стеклами с нарисованными на каждом из них фрагментами общей картинки кадра. Сам воздух между прозрачными пластинами -- это ритм вдоха и выдоха, дыхание. Однако главным, дающим возможность почувствовать хронотоп норштейновских фильмов экспонатом оказываются многочисленные, атакующие залы стайками листочков с щебечущими строчками авторские комментарии. Они как раз и наживляют пластические композиции (картины, рисунки, инсталляции) на временную ось памяти и истории. И подтверждают то, что Норштейн -- гений, а в кокон его мультфильмов надо залезать сотни раз. Ибо это вакцина. Против бессердечности.

Вот несколько строк комментариев Норштейна (все вместе они вошли в прекрасно изданный каталог выставки; лучшей книги за последние месяцы не видел и не читал).

О «Сказке сказок»: «Неподалеку от нашего дома был парк... мне нравилось ходить туда и потому, что там был тир. И вдруг вспомнились эти фигурки в тире. Представилось, что танцплощадка в фильме -- это тир, все тут на заклание -- жертвы. И их нужно рисовать, как те обшарпанные, в выщербленках, оспинках от пуль фигурки в тире, которые легко кувыркаются и падают как убитые».

О «Ежике в тумане»: «Когда личная, живая ассоциация входит в состав фильма, тогда он начинает расти сам из себя. Это был сухой лист, который мне вспомнился из моего детства, из октября месяца...этот лист, который невесть откуда прилетел для меня... Его волокло по мостовой, и он цеплялся за края булыжника -- он был совершенно живой. Снег отскакивал от его панциря, и видел эту картину маленький человек».

О «Шинели»: «Шинель» -- генофонд человеческого стыда. Если даже представить на секунду некое идеальное человеческое общество, то мы не сможем жить без «Шинели», потому что иначе у нас исчезнет защитный рефлекс».

Всего на выставке «Сказка сказок» представлены материалы шести главных мультфильмов Норштейна и Ярбусовой, из них один -- «Шинель» по Гоголю -- делается почти четверть века, и конца вскоре не ждите. Шесть -- это мало? Вполне достаточно, если учесть, что фильмы Норштейна тоже генофонд -- человечности как таковой.