«Игра в карты» возникла в репертуаре Большого несколько неожиданно -- планы теперь в театре объявляют заранее, так вот в конце прошлого сезона про нее еще не было слышно. Предполагалось, что к юбилею Майи Плисецкой возобновят «Кармен-сюиту», это да, а спектаклей Алексея Ратманского в сезоне не ожидалось. Но Ратманский не только худрук Большого балета, отмечающего ныне юбилей своей лучшей в ХХ веке балерины, он еще и последний партнер Майи Михайловны (был Фавном, когда она десять с лишним лет назад изображала Нимфу в «Послеполуденном отдыхе фавна»), и, собственно, просто ее друг. И потому к жесту уважения (Плисецкая так любит и ценит спектакль, сделанный когда-то для нее Альберто Алонсо, что на пресс-конференции заявила: «Я могу умереть, а «Кармен» будет жить вечно», -- ну вот, пожалуйста, и воскресили балет в репертуаре) добавился жест восхищения -- специальное приношение, балет, поставленный в ее честь. «Игра в карты» Игоря Стравинского.

Когда в 1937 году Стравинский сочинил музыку специально для Баланчина, название воспринималось вполне буквально: на сцене шла партия в покер. Подзаголовок у маленького спектакля (23 минуты) был «Балет в трех сдачах». Понятно, что тузы у Баланчина были женщинами, ведь вообще вся его труппа, вся его жизнь и все его сочинения были закручены вокруг балерин -- но это ничуть не мешало дотошному раскладу хореографии (в либретто второй части каре тузов сражает каре дам, в первой и третьей частях знатоки игры также могли прочитать схему партии). В балете участвовали старшие карты всех четырех мастей и мелкие выводки червей и пик; и лукавый Джокер врезался в ход игры, перекраивая ее на свой вкус.

Алексей Ратманский все эти подробности оставил в стороне -- никаких карт на сцене Большого не обнаружилось. Точнее, вот эти восемь танцовщиков и семь балерин -- среди них и влетающая на сцену беспечным ураганом, азартная, словно содравшая с себя давящий пафос классических ролей Мария Александрова, и Екатерина Крысанова, просчитывающая каждый шаг с сосредоточенным видом студентки мехмата, и радостно, но чуть опасливо пробующая роль Анастасия Куркова, и гуттаперчевый Ян Годовский -- они, конечно, были картами, теми самыми картами, на которые ставит сам худрук Ратманский (недаром он специально сделал спектакль без дублеров -- каждая роль принадлежит только одному артисту и больше никому). Но вся эта игра (игра худрука балета, ежедневно доказывающего свое право на первенство), таким образом, совершенно ушла из области бытового покера. И, поняв это, оформлявший спектакль Игорь Чапурин лишил «Игру» какой-либо карточной атрибутики -- фиолетовые трико артистов на фоне придвинутых к заднику светлых угловатых айсбергов стали гимном меняющейся линии, ее излому, ее акценту.

Именно этот момент -- вдруг чуть ломающуюся линию, чуть смещающуюся фигуру -- так любит Ратманский. Расклад этого излома на несколько человек -- когда каждый следующий, например, чуть слабее кренит плечо -- создает эффект волны, трепещущей, вздрагивающей, непостоянной. Вот эта незамирание позы (в противоположность обожествляемому в Большом апломбу), в которой живая жизнь, надежда на перемену, и составляет одну из главных характеристик его работы.

Ратманский не впервые работает с музыкой Стравинского -- первым балетом, поставленным им в Большом (уже почти десять лет назад, на вечере хореографических экспериментов), был «Каприччио», затем в Мариинке сиял «Поцелуй феи». Должно быть, балетмейстеру близок слышный в музыке чуть отстраненный юмор -- и в спектакле он легко повторен (в «Игре» нет сюжета, но есть череда микросюжетов -- вот, например, балерина играючи расшвыривает семь преследующих ее, падающих к ее ногам претендентов). Но слышен и некоторый страх перед жизнью, то есть не то чтобы страх, но вот это чувство, что темнота (исчезновение из круга света -- внимания -- сцены) всегда рядом. И еще одна находка Ратманского -- мгновенные уходы артистов в эти высящиеся у задника айсберги: был -- и исчез. Будто растворился.

А «Кармен»... Что ж, «Кармен». В древнесоветские времена -- ну да, наверное, это была очень вызывающая хореография. Сейчас видно, что построена она на одной позе -- эффектной у Плисецкой, аккуратно воспроизведенной Светланой Захаровой. Старательно наигрывающий страсти отличный танцовщик Андрей Уваров (только танцевать ему нечего), вялый Тореадор (Марк Перетокин) и простодушная Кармен, хвастающаяся своими великолепными балеринскими способностями (подъем Захаровой и ее вертикальные шпагаты -- естественные, будто вздыхающие -- достойны панегирика, но к Кармен отношения не имеют). В общем, это был подарок Плисецкой из серии «ну если юбилярше хочется». Всем остальным, конечно, скучновато -- но разве Майя Михайловна, столько лет разгонявшая скуку в Большом, не заслужила право на то, чтобы мы ради нее немного поскучали? А «Игра в карты» уже в январе будет идти в другом комплекте названий одноактовок, так что можно будет на нее взглянуть не мучаясь.