«Мастерская новой хореографии» -- это одна из идей Алексея Ратманского, решившего после вступления в должность балетного худрука ввести в Большом театре некоторые из обычаев цивилизованного мира. В Европе и Америке такие вечера, где артисты ставят первые опыты для себя и своих друзей, так и называются -- workshop; и, собственно, это единственный ныне известный способ выявления танцсочинительских талантов. Научить изобретать танцы в вузе невозможно -- что успешно демонстрирует десяток отечественных учебных заведений, выдающих соответствующие дипломы. Год назад, когда «Мастерская» была устроена впервые, для Большого это было столь непривычно, что зрителей решили не пускать (вдруг увидят что-нибудь не то и покачнется величие театра). В этот раз чуть полегче: хоть сначала и говорили о том, что проект «закрытый», в последний момент на сайте Большого появилось объявление, что может зайти любой желающий, предварительно забронировав бесплатный билет в кассе. Но -- в последний момент; впрочем, и это прогресс, глядишь -- привыкнут.

Привыкнут и артисты к возможности пробы, к возможности самовыражения. Первая «Мастерская» собирала народ из нескольких театров, в этом году программа целиком сформирована из творений местных обитателей, потому у нее и заголовок -- «Хореографы Большого». Заявок было восемь, но театр, уже лишенный старой сцены, так плотно занял все свои пространства для ежедневной работы, что элементарно не хватало свободных репетиционных залов. В результате до премьеры доведено четыре работы, четыре маленьких балета: «Поцелуй ветра», сочиненный Андреем Меланьиным на музыку Андрея Рубцова, «Капричос» Марианны Рыжкиной (балерина взяла первую часть Первого скрипичного концерта Бруха), соло Анны Балуковой «Вечериночная» (в фонограмме -- соответствующая песенка Пелагеи) и «Тамаши» Морихиро Ивата (грохотание японских барабанов ансамбля КОДО).

Режиссер Большого Андрей Меланьин (продолжающий выступать в театре в мимических партиях вроде Пожилого дачника или Царя Нубийского) сочинил «Поцелуй ветра» как историю о семье сирот (две старшие сестры воспитывают младшую, родителей не предвидится). Старшие (Анна Антропова и Ирина Зиброва) -- правильные девушки, головы замотаны платками, ходят чинно-рядышком. Младшенькая (Ксения Аббазова) -- оторва, все норовит выставить ногу «утюжком». Естественно, что шальной ветер (Ян Годовский), ворвавшийся в дом, ее за собой утаскивает и затем бросает, эффектно прочертив сцену серией больших прыжков. Девушка скорчивается на полу, сестры (ну точь-в-точь из баланчинского балета «Блудный сын») застывают в скорбной позе «мы же говорили».

Марианна Рыжкина пленилась балетом не сюжетным, а, так сказать, символическим: в «Капричос» они с партнером (Александр Волчков) ходили по сцене, нежно глядя друг на друга, -- от задника к авансцене и обратно. А перпендикулярно этому маршруту метались слева направо и справа налево Сомнения -- семь парней в черных костюмах и черных зловещих перчатках. Они разделяли любящих, таскали балерину на высоких поддержках -- но пара торжествующе воссоединялась. Ветер дул со стороны мясинских «Предзнаменований», поставленных в театре в прошлом сезоне.

Затем юная танцовщица Большого Анна Балукова, обычно изображающая в родном театре цыганок и испанок, одевшись в черное рубище, проиллюстрировала русскую песню про Страшный суд заламыванием рук за голову и закрытием глаз руками. И наконец, солист театра Морихиро Ивата (ведущий вечера Андрей Меланьин изящно представил его как «танцовщика, который давно работает в России, несмотря на то, что он японец, у него русская жена и русские дети») устроил полчаса мужского дивертисмента. Самураи Дракон, Тигр, Змея, Леопард и Журавль гибли во славу отечества, предварительно продемонстрировав массу прыжковых трюков. Если бы ровно на эту музыку не сочинил семь лет назад балет («Сны о Японии») сам Алексей Ратманский -- и сделал это изящнее и осмысленнее, -- как концертный номер эту одноактовку вполне можно было бы воспринимать...

В общем, новых звезд-хореографов не открылось. Ну так они возникают не каждый десяток лет. «Мастерские» -- это газон, за которым театр начинает ухаживать второй год. Когда-нибудь что-нибудь да вырастет.