Закончился самый старый и один из самых интересных отечественных театральных фестивалей -- екатеринбургский «Реальный театр». Его сравнивают с «Золотой маской», называя то ее провинциальной версией, то «лонг-листом». По существу это, конечно, не так: проходящий раз в два года «Реальный театр» старше «Маски» (он существует с 1990 года), и к тому же он не «экспертный», а авторский. Как на большинстве солидных европейских фестивалей, его афишу целиком формирует один человек -- директор и идеолог Олег Лоевский. И если, колеся по стране, Лоевский собирает такую программу, что чуть ли не половина ее оказывается через полгода на смотре лучших спектаклей России, то это много говорит о вкусе и опыте отборщика, стоящего целого экспертного совета. Фестивальные залы всегда полны, но при этом «Реальный театр» позиционирует себя прежде всего как профессиональный смотр, ориентированный на обмен идеями и новые контакты. В обязательной программе по три-четыре спектакля в день, перемежающихся обсуждениями критиков, и к концу фестиваля у его участников уже голова идет кругом от впечатлений.

Прошлый театральный сезон в Москве выдался крайне неудачным, и в этой ситуации будущей «Золотой маске» оставалось надеяться только на яркие новинки из провинции, которые и бросились искать, прежде всего на «Реальном театре». В этом году за неделю на трех екатеринбургских сценах фестиваль показал двадцать постановок со всей России. От Москвы приехал веселый и легкий «Мариенбад» Студии Женовача -- большой зал екатеринбургского ТЮЗа был набит под завязку, а те, кому не хватило места, стояли в проходах и сидели на полу. Выбор Лоевского был точен: новый театр, созданный из выпускного курса РАТИ, с его искренними спектаклями и юными непосредственными актерами, считают самым свежим из того, что появилось в прошлом московском сезоне.

Вообще, свежего и занятного было на фестивале достаточно, но что касается новых идей или глубоких мыслей... Похоже, что в прошлом году театральная жизнь затормозилась не только в столице. Впрочем, рассказать все равно есть о чем. Например, о трогательной шварцевской «Золушке», которую на своей «Экспериментальной сцене» в Питере поставил Анатолий Праудин. После надрывных и тяжелых спектаклей, которые он делал в последнее время, этот выглядит смешным и дурашливым. Здесь Золушка -- невзрачный и серьезный очкарик в курточке с капюшоном. И в финале, догадавшись, какие девушки нравятся принцу, холеные мачеха с сестрами тоже обряжаются в серые спортивные курточки, устраивают на головах беспорядок, грызут ногти и ставят ноги носками внутрь. Здесь нет ни чудес, ни карет, ни даже волшебной палочки -- все это следует вообразить, как в детской игре. Праудин умело обходится практически безо всего, он делает «бедный театр», но, честно говоря, уже хочется, чтобы его театр нашел где-нибудь денег и стал побогаче.

«Вишневый сад» Евгения Марчелли из Омской драмы тоже обходится почти без ничего. Но это уже не бедность, а дорогая лаконичность. Здесь главная декорация, как это нынче принято, -- экран, на который проецируются то старая кинохроника и театральные фотографии, то крупные планы героев спектакля. Особенно забавно начало: на экране появляются первые страницы пьесы Чехова, и мы читаем те реплики, которые слышим. Пойти на радикальный ход -- дать зрителям прочесть с экрана всю пьесу Чехова -- Марчелли не решился, но в последнем акте придумал второй эффектный трюк: как только Лопахин говорит, что до отъезда осталось 17 минут, на экран проецируется таймер, цифры бегут, показывая обратный отсчет времени. А зрители с изумлением и восторгом следят, как лихо режиссер упихивает в эти 17 минут целый акт.

Еще один «реальный» фаворит, как всегда, екатеринбургский «Коляда-театр», где неутомимый Николай Коляда на этот раз поставил «Ревизора». Действие, кажется, происходит на зоне, но с каким-то странным восточным колоритом: тюбетейками, халатами и бритыми татарскими головами. Зато бабы -- русские, в платках и телогрейках, жалостными голосами поющие «В лунном сияньи». Главная метафора спектакля -- разлитая по авансцене жидкая грязь, в которой все возятся, шлепают босыми ногами, швыряются, а бесстрашный актер Ягодин, играющий роль Хлестакова, даже размазывает ее по лицу и чуть ли не ест.

Для меня главной неожиданностью фестиваля были спектакли пермского театра «У Моста» -- две части из диптиха режиссера Сергея Федотова по пьесам молодого британского драматурга Мартина Макдонаха. Автор этот очень моден в Европе, его много ставят, и пьесы его -- абсурдные, ироничные и кровавые -- очень напоминают современное кино тарантиновского толка. Я не слышала, чтобы их раньше ставили в России, да и, казалось бы, отечественному театру с его серьезностью и подробным психологизмом не подходят глумливые истории про крошечный ирландский городок, где живут придурки, алкоголики и лузеры. Но вот в Перми пьеса «Череп из Коннемары», где есть и выкапывание трупов, и попытки убийства, и идиотские рассказы про пьяных, захлебнувшихся в горшке с мочой, и много всякого другого, кажется уместной, смешной и даже немного щемящей. Не знаю как на «Золотую маску», но на «Новую драму» привезти ее, наверное, стоило.

Главным событием фестиваля, на мой взгляд, стал российско-швейцарский проект «5000 любовных писем», уже побывавший в Москве. Его зрители (вернее, слушатели) приходят в маленький бар, где кроме напитков им предлагают кассеты, на каждой из которых -- начитанные актерами настоящие любовные письма, первые из которых относятся к началу ХХ века, а последние -- к нашим дням. Большая часть из них переведена с немецкого (поскольку собрана швейцарским архивом), но есть и русские. Самые разные: церемонные предложения руки и сердца, тоскливые письма с фронта, девичье кокетство, письма умершему мужу, поздравления любимой жене в день золотой свадьбы, даже мальчишеские записочки («помнишь: я тот, в синей куртке, на велосипеде, который проезжает мимо тебя каждый день...»). Все это, даже прослушанное через наушники за столиком в баре, производит очень сильное и, безусловно, театральное впечатление. То есть как раз и оказывается «реальным театром».