Если кто наберется мужества и решит все-таки посетить экспозицию «Сполохи и раны» Владимира Величковича в галерее М'АРС, рекомендую взять валидол -- не исключено, что понадобится. Два огромных этажа респектабельной галереи отданы искусству этого неизвестного в России художника. Первый удар зритель получает при входе. Выставлен огромный живописный полиптих с десятками голов. Все головы растерзаны, раскрошены, размолоты в кровавое месиво -- жертвы взрыва? бомбардировки? стихийных бедствий? Изувеченная, изничтоженная до невозможного кровавого фарша человеческая плоть становится главной темой «Сполохов и ран». Черные дыры, всполохи пожарищ, и на переднем плане -- опозоренное человеческое тело, не тело даже -- какая-то суггестия страдания. На многих картинах изображен Крест Голгофы: истекающий кровью Христос в иконографии средневекового экспрессионизма немецких и нидерландских мастеров: Грюневальда, Босха. Там, где нет страдающей плоти, -- бескрайние промозглые пустыни с вороньем и кровавыми зарницами на горизонте. Нет ни дня ни ночи. Безвременье. Тоска. Апокалипсис.

Соломинка спасения -- история искусства, которую Величкович испытует по последним вопросам Бытия, откровенно и безжалостно. Общепринято, что искусство -- великий гедонист, средствами оптической иллюзии оживляющий инертную материю природы, дарующий ей жизнь. Само слово «живопись» об этом проговаривается. По отношению к этой живописи Величкович выступает судьей. В свидетели ее обвинения он привлекает тех мастеров, что в разное время и в разные эпохи отказались от услады глаз и живописали мир богооставленный, без света и любви, корчащийся в муках, страдающий и страшный. Натурализм готических скульптур с рыдающими женами у немощного Тела Господня с ужасающими рваными ранами от гвоздей -- неприбранное горе. Офорты Гойи с обрубками тел, привязанных к древесному стволу, -- война; сон разума рождает чудовищ. Фрэнсис Бэкон, развоплощающий живопись ее собственными средствами, заставляющий краску биться в мучительных конвульсиях, -- вывернутое нутро, сочащаяся плоть мира. Величкович усвоил уроки этих мастеров с непостижимым тщанием. Художник он великолепный. Как говорит профессор МГУ Валерий Турчин: «Ему бы фрески писать». Свобода его обращения к истории искусства ничего общего с беспомощной салонной стилизацией или сюрными страшилками не имеет. Потому его испытания красоты искусства всамделишно серьезны и трагичны.

Почему ему так нужно пытать свой и наш глаз и разум? Сказать, что Величкович серб и это многое объясняет, было бы слишком по-газетному. Тот случай, когда слоганы только вредят. С 30 лет, с 1966 года художник живет в Париже и считается гражданином благополучной Франции. Вероятно, морок смерти для него следствие какой-то личной травмы, возможно, сопряженной с горемычной историей бывшей Югославии. Впрочем, не нам судить... Важно другое. Появился художник, отважившийся в нашу эпоху тотальных симулякров и гламура устроить миру допрос с пристрастием, довести сознание до болевого шока, вернуть силу понятиям «страдание» и «искупление». Наиболее потрясают не те холсты мастера, где кровь и разрубленные куски людей, -- другие. Где распятый Христос в терновом венце. Посвящены они экзальтированному мистику эпохи пламенеющей готики, немецкому живописцу Маттиасу Грюневальду. Картин несколько, но в одной иконографии: тело Спасителя по пояс, голова в терновом венце опущена, лицо -- глубокая тень. В каждой следующей картине Тело Христа постепенно сливается с непроницаемым черным фоном -- не тело даже, пепельный призрак. Вспоминается реплика Достоевского на виденную им в Базеле картину Гольбейна «Христос во гробе» (1521): «От такой картины вера может пропасть». (Потом эту реплику писатель подарит князю Мышкину, а свою аргументацию вложит в уста Ипполита: «Природа мерещится при взгляде на эту картину в виде какого-то огромного, неумолимого и немого зверя или, вернее, гораздо вернее сказать, хоть и странно, -- в виде какой-нибудь громадной машины новейшего устройства, которая бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя, глухо и бесчувственно, великое и бесценное существо -- такое существо, которое одно стоило всей природы и всех законов ее, всей земли, которая и создавалась-то, может быть, единственно для одного только появления этого существа!»). Любитель мрачных афоризмов испанец Ортега-и-Гассет определял жизнь как смерть смерти. Афоризм страшен, но правдив. Не отводите глаза от полотен Величковича -- они убеждают нас, что мы еще живы.

Напоследок еще об одном Фрэнсисе Бэконе. Но не о вдохновившем Величковича художнике XX века, а о философе барокко. Он предостерегал людей от всяких химерических призраков, одним из которых был призрак «площади», -- диктат «разумения толпы», власть коллективных предрассудков. Случай с выставкой Величковича -- отличная к Бэкону иллюстрация. Художник давно признан во всем мире, участвовал во всех статусных фестивалях Contemporary Art. Его работы хранятся в таких музеях, как Стейделик (Амстердам), Тейт (Лондон), МоМА (Нью-Йорк), Центр Помпиду (Париж). Вернисаж прошел без единого критика. Они Величковича не знают. И знать не хотят.