"Она была красивая, чуть полненькая, но в порядке. С ней было легко, весело работать", -- вспоминал одноклассник Лидии Ивановой Баланчин, сочинивший специально для балерины "Грустный вальс" на музыку Сибелиуса. В этом вальсе Иванова с распущенными волосами бегала по сцене, изображая девушку, охваченную страхом смерти. И хореографу, и балерине еще не было двадцати; они только что -- в 1921-м -- были приняты в Мариинский театр, причем Иванова, чьи танцы знатоки заметили еще в школе -- редкий случай, -- сразу стала солисткой. Жизнь кипела в каждом из них -- какой страх смерти? Впереди сияло великое будущее. Которое было у Баланчина. Которого у Ивановой не было.

Ей на сцене досталось всего три сезона -- в 1924-м она утонула в Финском заливе. Большая компания отправилась кататься на лодке, лодка перевернулась, все, кроме нее, спаслись. Легенда -- тут же склубившаяся вокруг ранней смерти -- гласит, что в компании был поклонник-чекист и утонула девушка не случайно: поклоннику не нравилось, что танцовщица собирается уезжать на заграничные гастроли. В другой версии, чекист был поклонником Спесивцевой, угрозу карьере которой восходящая звезда вроде бы представляла. Но легенда легендой, а все же не каждая трагически погибшая юная девица остается в истории балета столь прочно, как Иванова.

Потому что обещала стать -- Балериной, существом редким, не каждое десятилетие рождающимся. Балеринские партии еще не доставались ей, но Фея бриллиантов в "Спящей красавице", рыбачка в "Дочери фараона", невольница в "Корсаре" заставляли лучшего критика 20-х, критика-поэта Акима Волынского так описывать ее для будущих поколений балетоманов: "На полу Иванова, может быть, и не обращала бы на себя особенного внимания... Рисунок молодого тела воспринимается моментами даже как несколько тяжеловесный. Красивости -- особенно манерной и слащавой -- как будто и вовсе нет. Повороты корпуса не искусительны. Но -- полет! Полет молодой, высокий, берущий небо приступом, с импульсивного разбега, с горящим лицом! При этом какая-то крепость и надежность в воздухе".

Ей были интересны эксперименты -- и то, что придумывал Баланчин, и то, что придумывал Федор Лопухов (в танцсимфонии "Величие мироздания", всего один раз прошедшей на сцене Мариинского театра, она вместе с Александрой Даниловой изображала "тепловую энергию"). Ее рисовали и лепили -- она охотно позировала. Жизнь могла развернуться как угодно -- не развернулась никак. Окуклилась балетным преданием.