Когда Московский дом музыки только открывался, про это место объясняли: оно непременно станет и центром концертной жизни города, и центром ее неуемной светскости. Так и произошло: на лиственничную сцену Московского международного дома музыки после своего царственного появления в Санкт-Петербурге вышел 68-летний тенориссимо Лучано Паваротти. Обладатель лучезарного и мягкого тембра, владеющий идеальным бельканто, не выступающий на оперной сцене, но еще поющий концерты предложил себя в уже не вполне привычном амплуа полноценного концертного артиста с развернутой программой, а не стадионного глашатая или обаятельного шоумена в компании поп-звезд.

Реакция обывателя на известие о Паваротти бывает двух видов. Первая -- простая и звучит как сентиментальный «ах». Вторая -- сложная и содержит в себе нечто вроде следующего риторического вопроса «А разве он еще что-нибудь может?». В ММДМ одна тысяча восемьсот человек обоих видов, включая министров, политиков, элитных бизнесменов и немножко простаков, выпив шампанского на подходах к залу и не переставая счастливо улыбаться, не один раз зычно ахнула. И более того -- могла по идее найти для себя ответ на сакраментальный вопрос о вокальных возможностях стареющего кумира. Если бы он изначально не был столь риторическим.

Дело в том, что образ Паваротти давно живет сам по себе, как бренд и миф, вне крепких связей с качеством конкретной исполняемой партии. Не многие обращают внимание на то, с каким напряжением и трепетом пожилому разрушителю строгих границ оперного жанра дается молодой Рудольф из пылкой и нежной «Богемы» Пуччини, для исполнения дуэта из которой Паваротти привез в Москву свою воспитанницу и победительницу вокального конкурса в Филадельфии 1992 года Кармелу Ремиджо. Для большей части публики Московского дома музыки, кажется, сам образ обаятельного дорогого старика не менее ценен, чем его вокал. Паваротти держит конюшню, много рисует и работы свои продает, вдумчиво разводит фикусы, слушает рок-музыку, лечит связки льдом, бог знает кого с собой все время возит (от поваров до физруков), воспитывает крохотную дочку, которую не так давно родила его вторая жена, бывший секретарь и глава павароттиевского менеджмента Николетта Мантовани. Это ли не произведение искусства, в котором Паваротти исполнитель и герой одновременно.

Еще певец регулярно обещает уйти со сцены. И давно. Иногда -- после скандалов из-за отмены его выступлений. Когда в 1997 году Паваротти пел блеклый и напыщенный песенный концерт на Красной площади -- не в лучшей вокальной форме, только акцентированной плохим микрофонным звуком, -- было объявлено, что его карьера завершится в 2001-м. Теперь известно, что тенориссимо закончит выступать в свой 70-й день рождения -- в 2005 году. А пока он делает прощальный тур по голубой планете длиной в два года. Регулярные прощания уже стали важной сюжетной линией собственного павароттиевского сочинения, за стилем и перипетиями которого с удовольствием наблюдает мировая массовая публика во главе с элитами.

У московского события с участием внимательного Российского национального оркестра и друга семьи, персонального аккомпаниатора и дирижера Леона Маджиеро была своя особенная интонация. Своеобразие концерта в ММДМ заключалось главным образом в сочетании двух жанров -- мощного раута и пристойной с академической точки зрения программы. Паваротти пел не только итальянские канцонетты и обаятельные напевы Россини и Беллини, но и мощные оперные арии из золотого веристского фонда -- Масканьи, Чилеа и Леонкавалло. С потерями, но не без мастерства, актерствуя, но не переигрывая, давая прозвучать своему фирменному тембру иногда лишь как пронзительное воспоминание, а иногда и почти во всю силу. А вокруг сияла светскость, которая себя не мыслит без «О соле, мио».

Паваротти уже уехал, а московский светский сезон в разгаре -- бог знает кого, в каких нарядах и с каким шампанским мы еще увидим, например, 14 июня на «Венском балу» или в тот же день в Большом театре на гала-шоу с участием Марии Гулегиной. Очевидно, что московские рауты становятся все качественнее. С прошлыми, сделанными по-любительски и безвкусно, их уже нельзя сравнить.