Начну с интимного. В «Знамени» (№3) напечатана очень симпатичная статья Анны Кузнецовой «Роман с цейтнотом». Наряду с профессиональными навыками критик демонстрирует большую любовь к новейшей словесности (что ныне редкость). В частности, к романам, публикуемым в «толстых журналах». Эти самые романы («Американский аджабсандал» Агаси Айвазяна, «Большое путешествие Малышки» Елены Поповой, «Любовь к отеческим гробам» Александра Мелихова) Кузнецова защищает от коллег по цеху -- Дмитрия Бавильского, Андрея Василевского, Михаила Золотоносова и скромного автора этих строк. «Когда критик не имеет времени прочитать сложно устроенный текст -- а хорошая современная проза глубока и многослойна -- он испытывает сложное же раздражение, которое, в свою очередь, не имеет времени истолковать себе. Тогда ворчливый пересказ того поверхностного содержания, которое выхватывается при быстрочтении и без глубинных слоев выглядит глуповато, становится оценкой содержания анализируемого текста». В общем, критикам некогда романы читать (на рассказ их еще хватает). Начинается же статья с порицания всякого рода «экспертов» (явно тождественных будущим антигероям Кузнецовой), которые рассуждают о кризисе «толстых журналов». Прекрасно, что Кузнецова любит журналы, романы и медленное чтение. Меня за это лет десять корят, и ничего, живу. Но добрые чувства игры не делают, а подозрительность здравому спору мешает. Зачислять в гонители «толстяков» Василевского (главного редактора «Нового мира»), это круто. Если же по сути, то за себя не поручусь, а про остальных знаю: и литературу любят не меньше Кузнецовой, и читают не менее внимательно, чем наша строгая наставница. Как пишут -- вопрос другой (не сводимый к чьим-либо оговоркам). Вот проанализировала Кузнецова три вышеназванных романа -- с чувством, с толком, с расстановкой. Правильно все написала. Только не стали после этого (для меня!) эти романы интереснее. Ибо те смыслы, о которых ведет речь критик, мне были и раньше видны. Я не о том, кто из нас «прав» (кстати, в иных газетах и сетевых изданиях Мелихова, к примеру, густо хвалили), я о том, что не надо путать «свой взгляд» с истиной, а форму подачи материала (да, газета не журнал) -- с авторской позицией. Уверен, что не только я, но и Бавильский, Василевский, Золотоносов (прямо лебедь, рак и щука) и любой мало-мальски грамотный обозреватель достаточно думают перед тем, как решить: заслуживает текст рецензии, упоминания (более или менее подробного) в обзоре или умолчания.

Вот о занявшем два «знаменских» номера романе Дмитрия Рагозина «Дочь гипнотизера» (наверняка его кто-то почитает сложно устроенным, многослойным и глубоким текстом) я предпочел бы промолчать. Именно потому, что дочитал это «постмодернистское» повествование со взаимоперетеканиями «текста» и «жизни», снами, убийствами, эротикой, комплексами, тайнами и культурной цитатной игрой. Автор умеет очень много. Если его проза импонирует журналу (Рагозин здесь дебютировал в 2000 году сильной антивоенной повестью-притчей), то, наверно, будут у нее не худшие читатели. Я не из их числа. Но при чем тут жанр (роман) и место публикации (журнал)?

К примеру, мне видится откровенным вторсырьем анекдотики модного художника Гриши Брускина («Настоящее продолжение», №2; здесь же апология брускинской книги, писаная не менее модным Дмитрием Александровичем Приговым). Что не мешает ценить «знаменские» удачи: публикации ранних стихов Давида Самойлова, статью Натальи Ивановой «Почему Россия выбрала Путина: Александра Маринина в контексте современной не только литературной ситуации» (№2), очаровательные «сказы» молодых пензенских соавторов Романа Волкова и Сергея Чугунова, стихи Михаила Айзенберга, «рассказики» Ольги Сульчинской, светлые воспоминания Марины Москвиной о безвременно скончавшемся замечательном писателе Дауре Зантария, вторую часть мемуарной книги Евгении Кацевой «Мой личный военный трофей» (встречи с Фришем, Вайсом, Грассом, кафкианская история о том, как в СССР переводили и запрещали Кафку), речи лауреатов «Знамени» и вышеупомянутую статью Анны Кузнецовой (№3). Правда, с романом не задалось.

Зато этот жанр отменно представлен в «Новом мире» (№3). И, пользуясь укоризненным оборотом Кузнецовой, я «недочитал, но скажу»: «Диверсант» Анатолия Азольского -- отменная вещь. С драйвом, сюжетной тягой, роскошными деталями, достоверной психологией героев, жестким, но умным юмором. С нетерпением жду окончания в №4, потому что не знаю, как разовьет Азольский историю мальца, чудом во время Отечественной войны попавшего в диверсионную группу, а что писатель этот может удивить -- знаю точно. Потому что Азольского не первый раз читаю. Как и Мелихова, из-за отклика на незавершенную публикацию которого мне закатила выговор Анна Кузнецова. Ну, дочитал я теперь «Любовь к отеческим гробам» -- и что изменилось?

О «женской» природе первого весеннего месяца напоминают публикации «повести в диалогах» «Восьмая Марта» Анны Матвеевой (финалистка премии Белкина; ее екатеринбургскую книгу «Па-де-труа» в этом же номере прочувственно рецензирует Ольга Славникова) и рассказа народной любимицы Людмилы Улицкой «Цю-юрихь» (впрочем, эта поделка уже тиснута в одноименной книге «ЭКСМО-Пресс»). Обе истории о том, как русская женщина ищет счастья на чужбине: героиня Улицкой завоевывает Швейцарию и становится холодной «буржуазкой», а героиня Матвеевой тоскует в Японии по замызганному отечеству и женатому «свинье»-любовнику. Товарищ Сталин в таких случаях говаривал: «Обе хуже». Интересен Юрий Каграманов («Какое евразийство нам нужно»). Зануден Алексей Машевский, вспоминающий Лидию Гинзбург. Приятно читать «Одиссея многообразного» Любови Сумм (про того самого, царя Итаки, сына Лаэрта). Но гром меня разрази, не могу понять, зачем печатать школярские работы юных театроведок. Все мы любим «племя, младое, незнакомое», поддерживать начинающих -- дело благое, но «Новый мир» все-таки не для этого издается.

«Неприкосновенный запас» (№6/20) по-прежнему пашет свою «либеральную» пашню. Темы номера -- «90-е: Конкуренция описательных моделей», «90-е: Рынок и институции», «90-е: История как ресурс». Наследие представляет статья американского философа Рональда Дворкина «На что мы имеем право?» (оказывается, не на свободу, а на равенство перед лицом государства, на «одинаковую заботу и уважение с его стороны»). Алексей Кара-Мурза дает интервью о «втором дыхании российского либерализма». На месте постоянные рубрики Андрея Зорина и Алексея Левинсона. Модест Колеров с пафосом рассуждает «О пафосе» (вернее, его отсутствии в нашем сознании). Бодро глядит в будущее Игорь Федюкин («Говоря о 90-х: Общественные науки и демократия»): «В самом деле, за минувшее десятилетие, впервые оставшись без всякого присмотра сверху, мы ухитрились не учинить гражданской войны, не превратиться в Туркмению, даже что-то отстраиваем, Петру Первому памятник в Москве поставили (это, надо полагать, очень тонкий юмор. -- А. Н.) и поговариваем, что пора бы от воровства уняться... По-моему, замечательно. Особенно, если не сравнивать с каким-то идеальным, несуществующим обществом, где нет коррупции, инфляции, преступности и нестабильности, -- потому что такого общества не существует. Живем как умеем; научимся жить лучше -- хорошо, а нет -- так и пенять не на кого». Что есть, то есть.