Кореец Ким Ки-Дук -- режиссер, с которым отечественные киноманы знакомятся в режиме максимального благоприятствования. Два года назад его фильм «Остров» (четвертый по счету, но первый по-настоящему нашумевший) можно было увидеть на широком экране. Год спустя «Реальный вымысел» участвовал в конкурсе Московского кинофестиваля, а в последнее время от Кима буквально не спрятаться, не скрыться: не успел закончиться московский прокат его картины «Адрес неизвестен», как на повестке дня оказывается «Плохой парень» (2001). Вряд ли какой-нибудь еще современный кинематографист, да вдобавок азиатский, пропагандируется настолько же активно и последовательно. Впору задуматься о тайном артхаусном заговоре, но противостоять ему, тем не менее, совершенно не хочется. Ибо насаждаемый культ Кима Ки-Дука не только актуален, но и (в отличие, например, от сектантских камланий вокруг куда более сомнительного Такаси Миике) абсолютно оправдан.

Заявленный в названии плохой парень -- плохой и есть: насупленный брателло, способный убить человека свернутым бумажным листом, недочеловек с толстой шеей и глазами, которые не умеют моргать: такие бывают у насекомых. Плохой парень работает -- если это можно назвать работой -- вышибалой в районе красных фонарей. Как-то в парке он увидел хорошую девушку, которая ждала возлюбленного. В голове плохого парня что-то неслышно щелкнуло, и он впился в хорошую девушку, как жених на свадьбе. Плохого парня оттащили, поколотили, хорошая девушка на прощание плюнула ему в лицо и сказала: «Забирать таких надо». Но на следующий день «забрали» ее саму: плохой парень сделал так, что из самоуверенной фифы, вырывающей в магазинных альбомах полюбившиеся репродукции, она превратилась в сексуальную рабыню, прозябающую под теми же самыми красными фонарями.

С этого момента начинается история любви -- невероятная, шоковая и убедительная. Невероятная прежде всего именно тем, что на самом деле про любовь. В том, что касается настоящих чувств, плохой парень все понимает верно. Его не смущает, что возлюбленная проводит дни и ночи в объятиях отвратительных клиентов. Но вероятность того, что хорошая девушка может остаться с якобы сохнущим по ней ничтожеством, пообещавшим пленнице свободу, приводит его в бешенство. За все время, пока идет фильм, плохой парень не произносит ни слова. Единственный способ коммуникации, принятый в его кругу, -- удар по лицу. Плохой парень общается с внешним миром на другом языке, осваивая синтаксис зуботычин, орфографию оплеух и пунктуацию затрещин. В самые ответственные моменты в свои права вступает экспрессивная лексика колюще-режущих ран. Но единственный раз он нарушает обет молчания -- и неожиданно тонким для его звероватого облика писклявым голоском выкрикивает несколько фраз. Единственное небранное слово в этом коротком спиче -- любовь. С большим вопросительным знаком, слюняво висящем на подбородке. Он не может поверить в то, что любовью может называться что-то еще помимо того, что чувствует сам. И, похоже, имеет на это право.

Разложить происходящее по привычным ячейкам вряд ли возможно. Придется либо пересказывать фильм от начал до конца, ибо каждый момент в нем совершенен и имеет смысл. Либо ограничиться отвлеченными эпитетами и сравнениями (в диапазоне от Каракса до Кар-Вая), что «Плохому парню» тоже мало прибавит: более чем прозрачных символов хватает и на экране. Лучше просто посмотреть кино и дождаться того момента, когда фильм сам даст знак и окончательно убедит в том, что происходящее на экране -- нечто большее, чем смачный физиологический очерк. Знаком таким может быть все, что угодно. Например, кофта, по ходу дела накинутая на плечи озябшей хорошей девушки, случайной прохожей. Почему-то кажется, что эпизод этот не придуман заранее и возник случайно. Просто кто-то из горожан во время съемок уловил разлитые в воздухе флюиды, почувствовал себя героем фильма и совершил маленькое чудо, дающее надежду на благополучный исход.