«Роковая женщина» Брайана Де Пальмы вряд ли понравится многим. И объективно картина, конечно, не встанет в один ряд с лучшими фильмами хичкоковского наследника. Но все равно -- лучший финал фестиваля придумать трудно. Пожалуй, ни в одном, даже самом выдающемся фильме, показанном на XXIV ММКФ, не было столь откровенной завороженности самим процессом сотворения кино, такого неприкрытого кайфа от единственно верной последовательности кадров.

О том, что это очень специальный фильм, можно догадаться с самого начала: пока экран еще абсолютно пуст, за кадром звучат подозрительно знакомые реплики, отмеченные фатальным прононсом недалекого черно-белого прошлого. И верно: камера выхватывает расплывшееся изображение на экране телевизора: отражаясь в мониторе, главная героиня картины, заглавная роковая женщина Лори (Ребекка Ромин-Стамос) в гостиничном номере смотрит «Двойную страховку» -- классический черный фильм сороковых о предательстве, ревности и страсти. Самое правильное подготовительное зрелище перед хитроумной операцией по похищению уникальных ювелирных украшений, в котором Лори сыграет не последнюю роль. Но отточенно продуманная кража оказывается лишь прологом к основной, по-настоящему запутанной истории, не имеющей никакого отношения к реальности и здравому смыслу. Достаточно сказать, что само похищение проходит в разгар прошлогоднего Каннского фестиваля, во время просмотра фильма «Восток--Запад» Режиса Варнье (он появляется на экране в компании Сандрин Боннер). Зрители, привыкшие видеть в триллере в первую очередь логичную историю, где хотя бы в финале все встает на свои места, наверняка будут взбешены -- слишком уж много всего намешано. И неожиданное сходство двух женщин, и хичкоковская страсть к подглядыванию, и традиционная для нуара атмосфера всеобщей подозрительности, и много чего еще -- любому приходящему на ум атрибуту «триллера вообще» находится место в «Роковой женщине». Но это не гербарий, не энтомологическая коллекция тем и приемов, в котором каждому элементу саспенса находится свое раз и навсегда утвержденное место с бумажной бирочкой. Куда больше фильм напоминает шкатулку с самыми любимыми и дорогими вещами, пустяковыми сувенирами и подарками на память, которые лежат в единственно возможном высокохудожественном беспорядке. Подобно Амели, девушке с Монмартра, получавшей удовольствие от погружения руки в мешок с фасолью, Де Пальма перебирает любимые штучки вроде полиэкранов, сверхкрупных планов и бесконечно длинных проездов камеры -- и получает от этого вполне физиологическое удовольствие. Которое без труда передается и зрителю: каким бы нелепым ни показался потом сюжет, от экрана невозможно отвести глаз. Это настоящий блаженный транс, медитация над бриллиантом, ограненным мастером. В безумно красивой сцене похищения пресловутых украшений камера Тьери Арбогаста массирует мозг, будто восточная гейша: под гипнотические вариации Рюичи Сакамото на тему равелевского «Болеро» творится чудо -- бессмысленное, а потому бесценное. Позже, когда фильм выйдет в прокат, можно будет разобрать его по косточкам, найти все нестыковки и обсудить сценарные глупости. Но «Роковая женщина» все равно останется пленительнейшей киноманской галлюцинацией -- а от сполохов, пробегающих под веками широко закрытых глаз, трудно ожидать логичной последовательности.