«Вначале были Throbbing Gristle, Throbbing Gristle родили Psychic TV, Psychic TV родили Coil...» Так должен был начинаться Ветхий Завет английского индастриала -- музыкального направления, которое вот уже четверть века «не дает покоя» не кому-то конкретно, а в принципе. И в пульсации шумов, производимых адептами этого стиля, звуки Coil -- одни из самых загадочных и манящих. Группа, основанная в 1983 году Джоном Бэлансом и Питером Кристоферсоном -- извращенцами-аутсайдерами, любовниками Зазеркалья, скорпионовыми братьями по крови, поту и слезам, -- неизбежно воспринимается как один из флангов единого апокалиптического фронта, частью единой силы. Говоря о Coil, приходится вспоминать множество их соратников, с которыми они записывались и выступали, всех этих бесконечных иезуитов, тамплиеров и катаров от звука и слова: тут и Марк Алмонд, и Гэвин Фрайдей, и Бойд Райс, и Дэвид Тибет, и Дерек Джармен (в чьем фильме «Ангелическое общение» английская актриса Тильда Свинтон декламировала сонеты на фоне койловского саундтрека). Им много с кем по пути. Но они все равно ни на кого не похожи.

Для отечественных меломанов с эзотерическим уклоном концерт Coil в Москве мог привидеться разве что в горячечной предрассветной галлюцинации: они и во всем остальном мире-то выступают нечасто. Однако приехали и выступили -- да так, что побывавшим в ДК им. Горбунова в минувшую субботу осмыслять увиденное и услышанное предстоит еще долго. Сначала на сцене появился Иван Павлов -- одинокий человек, склонившийся над пультом в луче синего света, шведский экспериментатор-индустриалист русского происхождения, с помощью звуковых эффектов превративший дворец культуры в подобие легендарного дома своего сталинградского однофамильца. Отыграл мощно, но не злоупотребляя вниманием, потому что главное было, понятное дело, впереди.

В принципе Coil -- группа вполне концептуальная. В текстах, названиях композиций, оформлении дисков прочитывается вполне определенный набор тем и символов -- смесь гей-декаданса, одержимости смертью и неприкрытого оккультизма. Но обо всем этом забываешь раз и навсегда, в тот самый момент, когда на сцену выходят люди в комбинезонах, раскачивают свисающие с потолка лампочки и голос Бэланса начинает пульсировать ритмично и неотвратимо: something... something... something... Не хочется вспоминать ни о Жане Жене, ни о Пазолини, ни о Лотреамоне, ни о прочих классиках «неизъяснимых наслаждений» -- всех тех, кого непременно упоминают в числе койловских предшественников и вдохновителей. Их выступление -- переживание абсолютно индивидуальное, свободное от всяческих культурных и контркультурных аллюзий. То, что происходит на концерте, нельзя назвать получением удовольствия или эстетическим опытом -- все, что творится на сцене, лежит далеко-далеко от привычных сфер. Теперь невозможно хихикать над пациентами Кашпировского, вскакивавшими некогда с мест и бешено вращавшими конечностями, -- просто становится очевидно, что есть силы, сопротивляться которым на самом деле невозможно. В конце выступления, когда под вспышками стробоскопа мозг окончательно расплавился и был раскатан в тонкий блин звуковым стопудовым катком, стало вдруг очень спокойно и легко. Неведомый классик «черной» литературы Томас Лиготти рассказывал о похожих состояниях: «И что бы я ни говорил, я не могу ни сопротивляться ей, ни выдать ее. Этого не может никто, потому что здесь никого нет. Только это тело, эта тень, эта тьма». Эта музыка будет вечной. Добавить нечего.