История травли романа «Доктор Живаго», каковую давно пора называть историей убийства великого русского писателя, в общем и целом секрета не представляет. Еще в перестроечную эру была републикована стенограмма славного писательского собрания, исключившего Пастернака из рядов «советских писателей». Многие и прежде хранили эту стенограмму, равно как и другие официальные материалы по «делу Пастернака». И повторяли, сжав зубы, строчки Галича: «Мы поименно вспомним всех,/ Кто поднял руку». О тех страшных днях написаны ценные мемуары и серьезные исследования. (Из новейших укажем на соответствующие страницы в книге Натальи Ивановой «Борис Пастернак: участь и предназначение», СПб., «БЛИЦ»; и расширенное переиздание воспоминаний Зои Масленниковой «Борис Пастернак. Встречи», М., «Захаров».) Сюжет подробно разработан в капитальной монографии Евгения Пастернака. И все-таки от издания секретных документов, циркулировавших в 1956--1972 годах «на самом верху», берет оторопь.

Книга, выпущенная московским издательством «РОССПЭН» на основе материалов ЦК КПСС (хранятся в Российском государственном архиве новейшей истории и в Архиве президента РФ), открывается «Запиской министра иностранных дел СССР Д.Т. Шепилова о передаче рукописи романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» за границу» (31 августа 1956 г.), а закрывается (коли не считать приложений) «Запиской отделов культуры и пропаганды ЦК КПСС с согласием секретарей ЦК КПСС о необходимости рекомендовать ЦК КП Грузии рассмотреть вопрос об «идеологических просчетах» в статье Г. Маргвелашвили, посвященной творчеству Б.Л. Пастернака». Оба документа символичны. Начиналось «дело» с бандитской попытки нанести превентивный удар («Отдел ЦК КПСС по связям с зарубежными компартиями принимает через друзей меры к тому, чтобы предотвратить издание этой антисоветской книги за рубежом»). Заканчивалось (конец, впрочем, условный) не менее бандитской местью. Не Пастернаку (уже 12 лет покоящемуся на Переделкинском кладбище), даже не его близким (Ольга Всеволодовна Ивинская уже из лагеря вышла), а литератору, попытавшемуся (увы, приспосабливаясь к советским политическим изгибам) хоть какую-то частицу правды о «Докторе Живаго» выговорить. Маргвелашвили, в частности, писал: «публикация романа

История травли романа «Доктор Живаго», каковую давно пора называть историей убийства великого русского писателя, в общем и целом секрета не представляет. Еще в перестроечную эру была републикована стенограмма славного писательского собрания, исключившего Пастернака из рядов «советских писателей». Многие и прежде хранили эту стенограмму, равно как и другие официальные материалы по «делу Пастернака». И повторяли, сжав зубы, строчки Галича: «Мы поименно вспомним всех,/ Кто поднял руку». О тех страшных днях написаны ценные мемуары и серьезные исследования. (Из новейших укажем на соответствующие страницы в книге Натальи Ивановой «Борис Пастернак: участь и предназначение», СПб., «БЛИЦ»; и расширенное переиздание воспоминаний Зои Масленниковой «Борис Пастернак. Встречи», М., «Захаров».) Сюжет подробно разработан в капитальной монографии Евгения Пастернака. И все-таки от издания секретных документов, циркулировавших в 1956--1972 годах «на самом верху», берет оторопь.

Книга, выпущенная московским издательством «РОССПЭН» на основе материалов ЦК КПСС (хранятся в Российском государственном архиве новейшей истории и в Архиве президента РФ), открывается «Запиской министра иностранных дел СССР Д.Т. Шепилова о передаче рукописи романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» за границу» (31 августа 1956 г.), а закрывается (коли не считать приложений) «Запиской отделов культуры и пропаганды ЦК КПСС с согласием секретарей ЦК КПСС о необходимости рекомендовать ЦК КП Грузии рассмотреть вопрос об «идеологических просчетах» в статье Г. Маргвелашвили, посвященной творчеству Б.Л. Пастернака». Оба документа символичны. Начиналось «дело» с бандитской попытки нанести превентивный удар («Отдел ЦК КПСС по связям с зарубежными компартиями принимает через друзей меры к тому, чтобы предотвратить издание этой антисоветской книги за рубежом»). Заканчивалось (конец, впрочем, условный) не менее бандитской местью. Не Пастернаку (уже 12 лет покоящемуся на Переделкинском кладбище), даже не его близким (Ольга Всеволодовна Ивинская уже из лагеря вышла), а литератору, попытавшемуся (увы, приспосабливаясь к советским политическим изгибам) хоть какую-то частицу правды о «Докторе Живаго» выговорить. Маргвелашвили, в частности, писал: «публикация романа