На 83-м году жизни умер великий актер Михаил Андреевич Глузский. Нет смысла писать дежурные слова. Перечислять роли (а их свыше ста) -- они на памяти у всех неравнодушных зрителей. Просто он из числа тех актеров, без которых наше кино было бы скучнее, глупее, площе.

Он был настолько, как говорят профессионалы, фактурным артистом, что чуть было не стал жертвой своей фактурности: до роли в «Тихом Доне» снимался в основном в эпизодических ролях. Первая роль -- в «Минине и Пожарском» Всеволода Пудовкина. В этом странном творении классика на закате великой кинематографической эпохи 30-х годов Глузский получил важный урок актерского мастерства. Пудовкин снимал фильм в удивительно современной манере: сравните его грязь, пыль и кровь со стерильными батальными сценами Эйзенштейна. К Глузскому, сыгравшему умирающего ополченца, он сам подошел с баночкой киношной крови и щедрым жестом плеснул актеру в лицо -- «так ближе к жизни». Вот это, наверное, и стало определяющим качеством Глузского -- мера достоверности. Он никогда не был на экране приблизительным, всегда -- точным и равным своей роли.

Его лицо обладало счастливым для актера свойством -- годы не портили его, наоборот. Опыт, знание впечатывались, врезались в его черты. Такому актеру не надо «играть» -- за него играет его биография. Работай он в Голливуде, его имя произносили бы наравне с Кларком Гейблом.

Его фактура прекрасно подходила к комедии (вспомним хотя бы «Кавказскую пленницу»), но когда ему доставалась драматическая роль (в «Монологе» Ильи Авербаха или в картине Вадима Абдрашитова «Остановился поезд»), даже оторопь брала: настолько жестким, точным и беспощадным был рисунок его игры.

Про Глузского никогда не скажешь, что он не реализовался как актер -- он прожил долгую жизнь, многое совершил, играл до последних дней, растил учеников. И все же есть чувство горечи. Но тут уж ничего не поделаешь: режиссеров, чей талант был бы равен актерскому таланту Глузского, в России почти не было.