Владимир Панков в своей студии SounDrama поставил пьесу Юрия Клавдиева «Я -- пулеметчик». Для тех, кому не надо объяснять все имена и названия в этой фразе, -- новость интригующая. Впрочем, Панков начинал с «новой драмы» -- много играл в ней как актер, потом ставил, к тому же один из самых знаменитых и, на мой взгляд, лучший его спектакль, -- документальный монолог провинциального врача «Док.тор» -- тоже, строго говоря, «новодрамный». Но потом режиссер углубился в дебри музыки, и тут уже неважно, что он ставил, Цветаеву, Гоголя, Шекспира или Чехова: сюжеты его спектаклей последних лет, так же, как их строение, стали опираться только на музыкальную драматургию. Голос актера полностью превращался в инструмент оркестра, текст уходил в полную неразличимость, и зрители погружались в спектакль, как в симфонический концерт, различая темы и настроения, но, не вникая в то, «кто кому дядя», что, разумеется, имело свои издержки.

Бешеную пьесу Юрия Клавдиева таким образом препарировать было бы трудно, да и незачем. Историю эту, в которой есть два героя -- современный «браток», участник криминальных разборок, и его дед, воевавший пулеметчиком на балтийском побережье, на Моонзунде, -- в Москве ставили и играли не раз. Самым известным был моноспектакль Ирины Керученко, где отличный молодой актер Кирилл Плетнев играл сразу обоих, двух последних бойцов, один из которых во время второй мировой с дыркой в животе ползет к кипящей от пуль воде, а второй, сегодняшний, -- остался последним выжившим «пацаном» после разборки с кланом враждебных «братков». Панков в отличие от Керученко населяет маленькую пьесу множеством народу. Кроме главного героя, «быка» в черном офисном костюме, которого играет Алексей Черных, и его деда (Андрей Заводюк), тут есть и некая обобщенная женщина -- бабка, мать, сиделка, и множество других персонажей, постоянно меняющих личины. Дружбаны в таких же, как герой, черных костюмах, поехавшие с ним отдохнуть на турбазу, время от времени надевают резиновые маски Путина, Обамы и Саркози и выскакивают с авансцены на краснобархатные политические трибуны, которые выстроены амфитеатром прямо напротив амфитеатра с публикой. Женщины тоже в офисных костюмах, то голосят на трибунах в микрофоны и скачут в масках Юлией Тимошенко или Ангелой Меркель, а то, надев защитную униформу, превращаются в солдаток или шахидок, метящих из винтовок с лазерным прицелом прямо в зал.

Пьеса у Клавдиева несколько путаная, хотя общий ее пафос, в котором соединяется отвращение к войне с романтическим восхищением «последним героем», воином-одиночкой, -- совершенно ясен. Но Панкову этого мало, он хочет сделать антивоенное шоу в полный рост, не только показав, как бессмысленная военная бойня отзывается в криминальных боях мирного времени, но и заклеймив всех тех, кто виноват. Из-за этого спектакль его превращается в громокипящую стилистическую кашу. Но что тут поделаешь: когда пепел Клааса стучит в сердце режиссера, его не обуздаешь, и всякому зрителю у нас понятно, отчего Панкова так понесло.

Гомонящие на разных языках и кривляющиеся уродцы-политики с резиновыми головами пришли в спектакль «Я -- пулеметчик» прямиком из отечественных агитбригад и западного политического театра 60-х, так же, как и сделанные в виде мишеней для тира портреты разнообразных военных властителей от Наполеона и Сталина до Саддама и Кастро. Сегодня этот язык трудно воспринимать всерьез, но сама история -- яростный парень, который, сняв костюм и надев застиранные подштанники, превращается в солдата и особенно его дед, тихим голосом рассказывающий отвратительную правду о войне и смерти (это лучший кусок и в пьесе Клавдиева, и в спектакле Панкова) -- трогает многих. К тому же лейтмотивом спектакля становится надрывный «Отель Калифорния», который тоже можно считать песней о смерти; его поют все по очереди, в финале даже под балалайки (Панков отдает должное созданному им жанру саундрамы), а поклоны сопровождает классическое исполнение группы Eagles. Эта музыка вместе с напором самого действа создают вместе тот самый драйв, который всегда так захватывает молодых поклонников студии SounDrama, забивающих до отказа новый зал театра в одном из цехов «Проекта «Фабрика». Холод, голые, с дырками, стены из силикатного кирпича, гулкий нетопленый фабричный коридор вместо фойе -- все это работает на левую, кричаще-протестную интонацию спектакля. И даже сувениры вроде программки, мятой бумажкой засунутой в маленький вещмешок, кажутся лишними.