В Москве в финальном концерте филармонического абонемента «Великие оратории» (в этом сезоне в рамках цикла были исполнены «Мессия» Генделя и «Павел» Мендельсона) прозвучала оратория «Времена года» Гайдна (1801), сыгранная, как это принято в абонементе, международными музыкальными силами. Прежде всего это оркестр Musica Viva Александра Рудина, уже заслуживший репутацию редкого в здешних местах знатока музыки Гайдна, не частого на наших сценах (например, в 2007 году Musica Viva сыграла ораторию «Сотворение мира», потом исполнила мессу «Терезия»). На этот раз сам Рудин не только дирижировал, но и виртуозно играл на молоточковом фортепиано партию basso continuo. На заднем плане сцены Концертного зала Чайковского разместился умелый бельгийский хор Collegium Vocale Gent, на авансцене -- импортные солисты во главе с очаровательной немкой сопрано Лидией Тойшер, так же, как и бельгийцы, уже выступавшей в Москве. В прошлом сезоне она участвовала в «Сотворении мира», а еще раньше пела Эвридику в «Орфее и Эвридике» Глюка. Тогда (это был один из первых ярких барочных проектов с европейскими солистами в Москве) она скорее оттеняла экстравагантное явление публике Анны Бонитатибус в роли Орфея. Теперь же ей выпала главная женская роль -- Ганна, дочь пахаря Симона и невеста крестьянина Луки, выглядела в оратории сильнее своих партнеров, хотя о какой-либо особенной силе голоса речь здесь не идет. Лишь о красоте светлого тембра, чуткости и профессионализме, позволяющем передать виртуозное изящество гайдновской музыки так, что ее сложность звучит как добродушная простота.

В руссоистском трио главных героев кроме Ганны участвовали еще хорватский тенор Крезимир Спайшер (молодой крестьянин Лука) и швейцарский бас-баритон Штефан Маклауд (пахарь Симон). Оба не так давно пели в «Терезиенмессе». Теперь последний был явно не в лучшей форме. Голос Маклауда расстраивал хрипотцой и стертостью. Спайшеру же при всем его очевидном артистическом обаянии, яркости и точности манеры и владении стилем немного не хватило мастерства на верхах. Так или иначе любовный дуэт Симона и Ганны («Осень») вызвал дружные овации публики, слегка заскучавшей после двух первых частей оратории. «Осень» и «Зиму» -- более разнообразные, даже более театральные по музыке -- Рудину и всем музыкантам удалось вылепить более крепко. Тихая тонкость просвещенческой благодати «Весны» и «Лета» с их чудной звукописью и нежной поступью долетала до непривычной публики с некоторым трудом. Вторая половина музыки, кажется, далась музыкантам легче. Форма складывалась в стройные сцены, звучание оркестра, хора и певцов, не теряя в изощренной изобретательности деталей, укладывалось в строго сбалансированное целое. Даже Симон--Маклауд, невзирая на состояние здоровья, очень красиво спел заключительную арию, в которой все остроумие жанровых сценок «Времен», все благодушное созерцание миролюбивой красоты природы, птичек, лягушек, рыбок, а также блаженной лепоты крестьянского обихода венчается нежным и строгим моралите о сущности бытия и человеческой жизни, подчиненной природному ходу времени. «Лишь добродетель остается. Она одна всегда при нас...» -- вещает нам Симон, и мы вместе с бельгийским хором радостно отвечаем ему: «Так будем же трудиться!»

Так или иначе, с большим или меньшим блеском в каждом конкретном исполнении, но последним проектам филармонии, а также оркестра Musica Viva удалось поселить на местной сцене эту в общем-то чуждую ей идею музыкального исполнительства как тихой и радостной кропотливой работы.