В рамках программы «Эрмитаж ХХI» проходит выставка молодого британского искусства из коллекции галереи Саачи. Выставка -- часть продуманной политики по привлечению общественного внимания к созданию нового имиджа одного из самых консервативных (в хорошем смысле) музеев мира. Эрмитаж стремительно омолаживается, наверстывая упущенное время, ведь у музея нет возможности проводить масштабные закупки с целью создания полноценной коллекции искусства ХХ века. Зато есть имя, бренд, с помощью которого можно делать большую игру, выбирая себе равных партнеров, обеспечивающих необходимый для статусного музея уровень качества. На этот раз в стремлении быть в мейнстриме музей избрал в качестве партнера самую знаменитую, но и самую скандальную на сегодняшний день галерею современного искусства -- галерею Саачи.

Чарльз Саачи, будучи крупнейшим коллекционером и меценатом, фактически создал такое понятие, как «молодое британское искусство»: именно там в свое время зажглась звезда по имени Дамиан Херст. В Эрмитаже это уже второй проект Саачи -- два года назад в здании Генерального штаба проходила выставка «Молодое американское искусство». Нынешний, не менее амбициозный и масштабный проект расположился в Зимнем дворце в Большом (Николаевском) зале -- традиционно самом представительном и статусно-торжественном пространстве, где проходили многие прославленные и легендарные выставки.

«Новояз: британское искусство сегодня» -- так назвали кураторы эту выставку, взяв одно из ключевых слов из арсенала революционных 1920-х годов, времени, когда рождение нового искусства после потрясений войны и революции происходило на фоне глобальных социальных сдвигов, что нашло свое отражение в языке (считается, новое слово возникает не случайно, а как обозначение вновь возникшего явления, того, которого не было еще на свете). Это языковое видение проблемы связано с идеей адекватного и внятного понимания и прочтения искусства, что бывает затруднительно, если мы не знаем контекста. Понятие или смысл -- то самое новое слово -- не может быть раскрыто без погружения в живую ткань языка. По мысли куратора Дмитрия Озеркова, отбиравшего работы, нынешняя экспозиция -- это попытка увидеть современное искусство как новый изобразительный язык, единственно адекватный возникающей каждый день новой реальности.

Удачей «Новояза» является исключительно здравая и находчивая концепция всего проекта, нашедшая последовательное воплощение в экспозиции в целом и в работах, знакомство с которыми облегчено превосходными аннотациями. Кстати, сопровождающие тексты определяют маршрут смотрения, без учета которого зритель рискует оказаться в череде бессмысленных аттракционов.

У входа на выставку стоят два антропоморфных существа -- куклы-личины в ярких кислотно-карнавально-этнографических костюмах, напоминающие экзотических божков Кунсткамеры и в то же время персонажей из школьных представлений, «костюмы для которых шьют матери -- активистки из родительского комитета».

Пять разделов выставки экстравагантны: «Смирительная рубашка» (речь идет о жестких культурных рамках и границах в искусстве), «Рефлекс Ломбарда» (о том, что каждый стремится перекричать друг друга, не видя соседа), «Миниправ» (напоминание об антиутопическом проекте «министерства правды» из романа Оруэлла «1984»), «Старые мастера» (об искусстве прошлого и диалоге с ним), «Плацебо» (искусство предлагает себя как лекарство, но таковым не является). Примечательно, что сам термин «новояз» взят именно у Оруэлла.

Особенностью выставки является ее подчеркнутая контекстуальность, когда есть осознание уже сделанного в искусстве, и художник избирает практически готовые формы, только комбинируя их заново, привнося новые акценты и нюансы прочтения.

Обращение к разным культурам и визуальным образам происходит не только через смешение, но и через столкновение, драматический конфликт, что привносит необходимую остроту в нивелирующую глобальность и усредненность современного мира. Образы мигрируют, вживаются в новую среду обитания, происходит это не безболезненно, а часто травматично, как, например, в инсталляции Тесы Фармер «Рой, или Мрачное искусство насекомых», где на лесочках сверху спущены парящие трупики жуков, пчел, мух, крылышки и сочленения.

Запомнилась двухметровая волна из черного карбида Дика Эванса, готовая поглотить вынесенную ею же пустую жестяную банку и окурок: memento mori -- читаем в аннотации, понимая, что от судьбы не уйдешь. Вот «спящая», словно в летаргическом сне или гипнотическом трансе, застывшая в лунатическом оцепенении Блаватская, напоминающая восковую персону из музея мадам Тюссо. «Эта работа художницы Гошки Макуги показалась мне важной, -- говорит куратор выставки Дмитрий Озерков, -- потому что она точь-в-точь про Россию 90-х, когда, казалось бы, в просвещенной стране, стране победившего всего, появились все эти оккультные и прочие кашпировские темы. Работа ироническая, напоминающая и про мумию Ленина в гробу, только почему-то не в мавзолее, а левитирующую меж двух стульев». Неподалеку от нее остроумная обманка «Это случилось в углу» дуэта художников «Литтлуайтхэд», где с помощью тех же натуралистически сделанных манекенов обыграна сценка: несколько человек сгрудились в самом углу, напряженно разглядывая «что-то» из-за плеч и голов друг друга. Зритель невольно оказывается соучастником этого коллективного подглядывания, вовлекаясь в ловушку художника. Правда, комментарий сообщает, что на самом деле эта работа говорит нам о том, что «в основе нового языка лежит пустота, и ничего нет за спинами стоящих в углу людей».

Разоблачение мнимой полноты или же пафоса и глубокой содержательности, которую часто предполагает та или иная форма в качестве устоявшегося носителя определенных, закрепленных сознанием за ней смыслов, вообще одна из тем нынешнего новояза. В который раз убеждаешься -- новым язык делают не отдельные «новые слова», а изменение всего речевого строя. Если, глядя на как будто уже узнаваемые образы (слова), мы постепенно понимаем, что они говорят нам о чем-то другом, -- это и есть рождение нового языка. Выставка как раз дает нам возможность увидеть мир с помощью другой, может, более зоркой оптики, задаваемой молодым искусством. Как говорил Малевич в 20-е: «Спешите! Ибо завтра не узнаете нас!»