Премьеру оперы Римского-Корсакова сыграли в Концертном зале 31 декабря и потом давали все каникулы, продолжая тем самым осуществлять стратегию художественного руководителя -- директора Мариинского театра Валерия Гергиева, вознамерившегося превратить новую площадку своего предприятия в место, куда ходят и родители с детьми. Начало этому проекту положила прошлогодняя неудачная «Волшебная флейта», потом последовали совсем провальные «Испанский час» и «Джанни Скикки». Оперы Моцарта, Равеля и Пуччини поют по-русски, дабы облегчить малышне понимание сюжета. Либретто «Ночи перед Рождеством» Римский-Корсаков писал, само собой, на русском, к тому же по хрестоматийной повести Гоголя, так что тут можно бы, не печалясь специально о доступности, попробовать пойти в глубь произведения. Ан нет, представления нового спектакля в Концертном зале перемежались представлениями новогодними, попросту говоря, елками, будто предлагая найти десять отличий, ибо режиссер «Ночи...» Ольга Маликова явно избрала художественным ориентиром именно этот «елочный» жанр.

Зал так устроен, что публика сидит вокруг игровой площадки на разных уровнях, следовательно, зрелище должно быть приспособлено к обзору со всех сторон. Тем более что невероятная акустика (которая превращает любое музицирование здесь в попутный бенефис ее автора -- гениального Язу Тойоты) позволяет любому звуку раздаваться из любого места без ущерба для баланса. (К примеру, в «Ночи перед Рождеством» в сцене полета Вакулы верхом на черте по ночному поднебесью солирующий скрипач, названный «Диканьский месяц», отправлен в дальний верхний угол зала -- и слышен оттуда так же прекрасно, как аккомпанирующий ему оркестр из ямы.) Однако большинство мизансцен развернуто на дирижера и соответственно на четверть зрителей, остальные три четверти видят происходящее сбоку или вовсе с тыла. Молоденькая художница Ксения Киселева затянула три стенки, ограничивающие сцену, полотнищами, на которых изображена занесенная снегами Диканька -- совершенно во вкусе продукции «Союзмультфильма» 50-х годов. С потолка свисают такие же дома-сугробы, похожие на вареники (или наоборот), и месяц в виде золотой колбаски. Еще вручную вывозят то домики, смахивающие не столько на малороссийские мазанки, сколько на чукотские яранги, то печь, то прочую потребную по сюжету мебель. Оформление беспомощно-провинциально, и это не извинишь трудностью работы в Концертном зале: в его предыдущие два сезона Зиновий Марголин в «Бенвенуто Челлини» и особенно Александр Орлов в «Очарованном страннике» уже показали, как при отсутствии привычной сценической коробки минимумом средств можно создать сценографический образ -- стильный, выразительный, ярко метафоричный.

Под стать г-же Киселевой костюмы Варвары Егоровой: даже как-то неловко в наше время видеть черта, обряженного именно для елочного утренника, -- будто таинственная и страшноватая тема «Гоголь и черт» не имеет к этому моменту столько блестящих глубоких исследователей да и вообще не поднималась. Черту режиссер придала целый back dance чертенят: они осуществляют ритмизованную балетмейстером Надеждой Калининой суету и беготню, долженствующую, видимо, своими двумя притопами и тремя прихлопами взбодрить действие. Действие, как всегда в таких случаях, не бодрится, а механически загоняется. Скажем, вареники, которым надлежит самим собой прыгать в рот колдуну Пацюку, мелкие бесы перебрасывают друг другу, как кирпичи на стройке, и это под изумительные пацюковские аккорды. Вечная оперная проблема -- пропасть между музыкой и ее сценическим воплощением: у композитора вареники скачут, так что мы это прямо-таки видим, а у режиссера -- натужный оживляж. Или композитор сочиняет маленький финальный хор «В память Гоголя» -- но режиссеру этого мало, и она присовокупляет еще массовика-затейника, обряженного жителем Диканьки, в гриме Гоголя, каким тот изображен на знаменитом портрете Федора Моллера 1841 года, даром что «Вечера на хуторе...» писаны десятью годами раньше, когда Гоголь выглядел совсем иначе. Массовик потешает публику, потчует ее горилкой и разве что не просит хором ответить, кто спрятан в мешке и кто украл месяц.

То есть продемонстрировано распространеннейшее -- и в драме, и в опере -- стремление не вникать в автора, но его раскрашивать. Спасают дело артисты, способные сделать роль самостоятельно. Один из лучших мариинских басов Геннадий Беззубенков в партии старого казака Чуба красоту и точность вокальной работы соединяет с такими же свойствами работы актерской. Гелена Гаскарова -- дочка Чуба капризная Оксана -- затопила зал своим крупным, свежим, сочным сопрано. Сергей Семишкур, на глазах выходящий в ведущие тенора труппы, предстал звонкоголосым и весьма органичным кузнецом Вакулой. Но главными героями, на мой взгляд, стали даже не певцы, а оркестр, ведомый Михаилом Татарниковым, и художник по свету Глеб Фильштинский. Хотя в фантастических картинах, для которых Римский-Корсаков, повелитель стихий воздуха и воды, написал фантастически красивую музыку, живописующую полеты Вакулы и всякой нечисти сквозь хоры стройные светил, г-жа Маликова выпустила тетенек с цветными шарами, которые тетеньки кидали зрителям, те принялись шары перебрасывать, так что в общем музыка тут служила звуковым оформлением этих игр, все-таки была и минута правды. Фильштинский-то как раз художник настоящий, он понимает принципиальные особенности зала: когда опера дошла до места действия, обозначенного в либретто как «воздушное пространство», это пространство потонуло в завихрениях космической световой метели...

Биограф и почитатель Н.А. Римского-Корсакова Василий Ястребцев в письме к нему так комментировал инвективы недоброжелателей Николая Андреевича: «...пусть Ваша музыка «холодна» (!!?..), но ведь льды царственно венчают полюсы; те же льды, отражая в себе небо, звезды и солнце и сверкая мириадами самых фантастически-причудливых огней, сковывают вершины лишь высочайших гор... Что же касается того, что «Ночь», быть может, ниже «Снегурочки», то ведь и в этом беды особой нет, ибо вообще выше «Снегурочки» оперная литература со времен сотворения мира ничего лучшего не создавала». Горячо соглашаясь с Василием Васильевичем, с удовлетворением констатируем: все-таки хорошо, что к «Снегурочке» в репертуаре Мариинского театра прибавилась «Ночь перед Рождеством», пусть даже и в посредственной постановке. Потому что если дети на каникулах станут слушать музыку Римского-Корсакова, это занятие нельзя не признать самым правильным из всего, что они вообще могли бы в это время делать.