«Старик, влюбленный в молодую вдову, старается под видом покровительства и попечительства разлучить ее с любимым ею молодым человеком, в чем и успевает. Молодому человеку подставляют девушку, выдавая ее за богатую невесту; он увлекается и изменяет вдове. Та, не перенеся измены, сходит с ума, а он, узнав об этом и в припадке отчаяния, лишает себя жизни». Так в 1874 году Островский набрасывает себе на будущее некий сюжет, отчасти перелаживая на русскую жизнь (как установлено Инной Соловьевой) одну из поздних пьес Гоцци. Подыскивает названия: «Попечители»? «Жертва века»? За работу он возьмется лишь в августе 1877-го и к середине октября будет готова пьеса -- «Последняя жертва». Пользуясь выражениями тогдашней критики -- одна из «капитальнейших вещей» Островского.

Итальянский след нетрудно заметить. Персонажи говорят про певицу Патти и трагика Росси, а имена их -- дивный сплав латинского с замоскворецким. Героиню зовут Юлия Тугина, богатого старика -- Флор Прибытков, а молодого вертопраха -- Дульчин: тут, конечно, слышится не только изнеженное dolce vita, но и обыкновенная наша «дуля». Додумав и оживив этих людей, Островский до некоторой степени потерял управление сюжетом или же, напротив, подчинил сюжет своим представлениям о правильно устроенной жизни. По ходу действия у него выясняется, что Флор Прибытков не развратный старикашка, а человек весьма порядочный и благовоспитанный; что распрекрасный любовник Дульчин -- та еще сволочь; что вообще все эти романтические страсти -- въедливый морок: чем скорее стряхнешь с себя, тем целее будешь. И с ума сходить совсем не стоит, не лучше ль повенчаться: Тугиной с Прибытковым, а Дульчину, которого тоже надо пожалеть, -- со страстной, богатой, хотя и нелепой купчихой. Деньги у него будут, а тот сорт романтики, до которого охоч Дульчин, всегда имеется в продаже. Существуют ли иные сорта -- для Островского вопрос спорный. Когда этого драматурга называют великим реалистом, возразить нечего: действительно великий, действительно реалист -- только cила и прелесть Островского не в реализме, а если угодно, в «контрромантизме»: на эту тему я мог бы говорить долго, но вернемся лучше к сюжету.

Интрига «Последней жертвы» занимательнее любого детектива, и зрителю по идее полагается ерзать от начала до конца: ну, а он что? а она что? а где деньги? и т.д. -- причем интерес все нарастает, а развязка оказывается ошеломительной. Проговорившись, чем все кончится, я мог бы оказать дурную услугу любому театру, но Художественному -- ничем не повредил. Единственный недостаток спектакля, во многих отношениях замечательного и, безусловно, лучшего в текущем сезоне, -- предсказуемость поведения персонажей. Чересчур быстрая угадываемость.

Как только человек появляется на сцене, будь то Флор Прибытков (Олег Табаков), его племянник Лавр (Валерий Хлевинский), Вадим Дульчин (Сергей Колесников в очередь с Максимом Матвеевым), старая сводня Глафира Фирсовна (Ольга Барнет) и кто бы то ни было, про него все ясно: кто он такой, чем занимается и чего стоит. Режиссер Юрий Еремин когда-то замечательно умел (наверное, умеет и сейчас) вынести в центр действия загадку человека: чтобы это подтвердить, достаточно вспомнить «Старика» и «Идиота», поставленных в восьмидесятые годы в Театре Советской армии. Однако «Последняя жертва» -- спектакль без загадок.

Время действия сдвинуто на четверть века вперед: перед нами не семидесятые годы XIX, а начало ХХ века: электричество, телефоны и даже кубистическое полотно в рабочем кабинете капиталиста, давно уже не простого купца Флора Прибыткова (художник -- Валерий Фомин). Решение дерзкое, но вполне резонное. Оно оправдано уже удобопонятностью красот русского модерна. Какие женские платья, какой головной убор придумала Светлана Колесникова для Юлии Тугиной -- хоть сейчас неси в бутик и продавай за бешеные евро! Можно придумать оправдание более глубокомысленное: время модерна впервые соединило изящные искусства с промышленным производством: т.е., именно Тугину с Прибытковым. Наконец, есть и чисто театральное оправдание: актерам так удобнее.

В жизни-то можно обойтись и без оправданий. В жизни вагоны метро обклеиваются плакатами: человек, собравшийся стать мэром Москвы, фамилии не помню, скорбит о судьбе Военторга на Воздвиженке: как же, мол, можно сносить памятник великой архитектуры модерна начала XIX (девятнадцатого!) века. Никто этого не замечает. Время, прошедшее между ампиром и модерном, у всех как-то смялось, растеряло внутренние границы. Превратилось в однородное давнопрошедшее время.

В театре дело обстоит несколько сложнее. Хотя бы потому, что хорошие актеры знают: со временем меняется строй речи и способ произношения слов. «Я вас люблю» при Островском и при Чехове выговаривалось по-разному, да и следствия сказанного редко совпадали. Исторические реалии -- да бог с ними. В спектакле Еремина, в обстановке, недвусмысленно принадлежащей началу ХХ века, персонажи сожалеют о том, что Патти больше не приедет; кому смешно, тот пусть утрется. Гениальная певица Аделина Патти впервые приехала в Россию в 1869-м, и современники Островского сходили по ней с ума; мало кто знает, что свой последний концерт в России она дала в 1904-м, когда ей уже перевалило за шестьдесят. Сообщаю это не только для пользы дела, но и специально для поклонников великого Лучано Паваротти.

Начало ХХ века: всякий знает, как это сыграть. Юрий Еремин придумал прекрасную вещь: персонажи даже и не подозревают, что их время назовется «декадансом». Они живут так, как живут, -- в свою силу, по мере возможности любя или хотя бы развлекаясь. А также страдая, ненавидя, заискивая, пользуясь случаем и т.д. Как, собственно, всегда и жили.

Роль Юлии Тугиной в этом раскладе усложняется вдвое. То, что героиню «Последней жертвы» сыграет Марина Зудина, было ясно с самого начала; неясно было, как она сыграет. Актриса сейчас находится в том счастливом возрастном состоянии, когда доступно все: от Антигоны до Раневской. Роль в «Последней жертве» была, если угодно, испытанием артистической гибкости и большой проверкой на серьезность таланта. Он оказался серьезен.

Дарование Зудиной имеет особые свойства: играть fortissimo она умеет лучше, чем piano. Иначе выражаясь, яркое ей более доступно, чем тонкое. Первые сцены она отрабатывает весьма посредственно. Изломы душевной жизни -- когда выпрашивает у Прибыткова денег в первом действии, когда впадает в опасную для души истерику во втором -- Зудина-Тугина играет превосходно. Для нее стилистика модерна -- лишь некое изящное дополнение к собственным данным. Героиню Островского очень соблазнительно было превратить в фигуру, подобную благонравным страдалицам из телесериалов; режиссер, как я понимаю, старался довести всех до черты и перед нею тормознуть. Спасибо Марине Зудиной: она не заступила.

И еще -- спасибо Ольге Барнет. За то, как ее Глафира Фирсовна хряпает рюмку, подъедает закуску, прислуживается, выпендривается -- все по высшему классу. И спасибо Роману Кириллову, который играет Луку Дергачева, -- его персонаж так трогательно, так беспомощно угождает злыдню Дульчину, что за него в конце концов становится обидно: куда же он дел, черт побери, чувство личного достоинства?! Меж тем понятно, куда он его дел: Кириллов сумел сыграть не сюжет, а судьбу.

Что касается Олега Табакова -- в 1995 году он сыграл Коломийцева в пьесе Горького «Последние». Это была великая роль. Я не уверен в том, что роль Флора Прибыткова можно назвать великой, но она во всяком случае заслуживает отдельного описания.